выше.
– Как ты можешь, Анри? Как ты можешь марать нашу семью этой грязной австралийской шлюшкой?
Это уже слишком, даже у братской любви есть пределы. Анри взял сестру за локти, поднял с кровати и с решительными видом повёл к двери.
– Габриэль, если ты ещё раз позволишь себе говорить о моей жене таким образом, больше ноги твоей в моём доме не будет. Если бы мне нужно было отдать мои деньги, мой бизнес, мою дражайшую семью в обмен на один час в компании Нэнси в самом низкопробном баре на Монмартре, я бы это сделал не задумываясь. А теперь вон отсюда.
Она поняла, что перегнула палку, и сменила тон на умоляющий.
– Я же только о твоём благе волнуюсь, Анри, – успела она сказать до того, как он захлопнул дверь у неё перед носом.
Слава богу, она не знает о том, что Нэнси работает на Сопротивление. Иначе она навострила бы когти и не откладывая побежала в гестапо, подгоняемая смесью ненависти к Нэнси и жадности до обещанной награды.
Он вернулся к зеркалу и пригладил волосы. Друзья говорили ему, что с началом войны он словно помолодел. Ему не хотелось отвечать им, что это они резко постарели. Не хотелось обижать их, верных своим женам, и объяснять, что это Нэнси, юная беженка из далёкой страны, дала ему смысл и надежду. Да, их подкосил шок от поражения Франции, эвакуация британских частей из Дюнкерка, а затем и ужасающий разгром французского флота в Мерс-эль-Кебире у берегов Алжира, приказ о котором отдал сам Черчилль. Под обстрелом британцев тогда погибли более тысячи французов. Это событие стало величайшим потрясением для его сограждан, многие вернулись в свои дома, а немцы теперь пребывали в уверенности, что вся страна принадлежит им. Но это не так. В конце концов Франция встанет с колен. Нэнси заставила его поверить в это. Какой бы была его жизнь без неё? Он вздрогнул. Жизнь была бы адом и серостью.
А ещё Нэнси дружила чуть ли не со всеми контрабандистами на Ривьере. У них на столе всегда было свежее мясо, которым они делились с друзьями, у которых не было ни связей, ни денег. За последний год Анри не мог вспомнить ни дня, когда они с Нэнси ели одни.
В дверь постучали.
– Что? – резко спросил он, решив, что сестра собралась с духом и хочет нанести последний удар.
Внутрь, как кошка, скользнула Нэнси. Она пробыла в доме всего каких-то десять минут – и вот её волосы уже завиты и убраны наверх, обрамляя сердцевидное лицо, вишнёвая помада оттеняет белую напудренную кожу, а голубое платье облегает и подчеркивает округлые формы груди и бёдер.
– Теперь ты всегда будешь так приветствовать меня, когда я буду стучать в твою комнату, Анри?
Он пошёл ей навстречу с сияющими глазами, но она выставила вперёд руку.
– Не порти мне вид, чудовище! Я просто хотела сказать, что уже готова стать добропорядочной женщиной. Если, конечно, тебя не отговорила Габриэль, – подмигнула она ему. – Признаюсь, я только что видела, как она сморкается внизу в платок, и поняла, что у неё ничего не вышло.
Он положил руки ей на бёдра, ощущая, как движется её тело под тонким шёлком,