три раза дурак, те сегодня полезут в котлы!
Пробуждайся от сна векового, лентяй Люцифер —
Ситуация требует срочных решительных мер:
Мы комиссию сразу притащим к тебе в кабинет,
Покажи, что хотят, а иначе урежут бюджет!»
Много дней шла проверка, от скуки мы стали зевать:
Надоело до дрожи страдающих в муках играть.
Наконец, дверь открылась и в пекло вошел Асмодей:
«Все, уехали! Прите столы и бухло, и блядей!
Снова можно блудить, напиваться, валяться в грязи —
В двадцать первом проверка нам больше уже не грозит.
Гранты дали – до двадцать второго нам хватит с лихвой.
Как ни кинь, а наш Дьявол – начальник совсем не плохой!»
Падший ангел прикидывал, как же осваивать куш…
Тут из Рая звонок: «Разгрузи хоть на тысячу душ!»
«Не вопрос», отвечал Люцифер, «Присылай их ко мне,
Только за содержанье оплата пусть будет вдвойне.»
От подобных видений проснешься в холодном поту…
Успокойся! Вселенский бардак, глупость и нищету,
Сумасбродство и похоть, и блеск побелевших костей
Ты увидишь, как только привыкнут глаза к темноте.
Двадцать Первый еще до конца себя не проявил —
Этот вздорный юнец, не спеша, набирается сил,
Он растит энтропию в удушливом чреве своем…
Хорошо, что до Двадцать Второго мы не доживем!
Легенда
Порастратив здоровье в кровавых боях,
Шел без отдыха-сна на родимый порог,
Ни секунды на месте в пути не стояв,
Сапогами топча километры дорог…
И в родную избу настежь дверь распахнул:
«Я пришел, я вернулся! Здорово, родня!»
С детства воздух знакомый со свистом втянул,
«Сколько ж не был я здесь! Как вы тут без меня?!»
Мать упала на грудь, прослезился отец,
Улыбнулся, обнял с печки спрыгнувший брат:
«Мы уж думали: Где ты нашел свой конец?
И не ждали уже, что вернешься назад!»
«Ладно, полно! Я с вами теперь навсегда…
Я голодный, как черт! Соберите на стол!
Вместе нам не страшны ни напасть, ни беда!
Время взяться за ум! Для того и пришел!
Сколько ж лет я потратил на этой войне,
Сколько сил положил, сколько ран залечил!
Я зимой замерзал, отходил по весне,
Летний зной обжигал, дождь осенний мочил,
По колено в грязи и по пояс в снегу,
Головней прижигая Антонов Огонь,
В сорных ямах валялся в горячном бреду,
Чуял дым от кострищ, чуял трупную вонь,
Загибался от жажды в засохших лесах,
Отпивался водой малярийных болот,
Жрал гниющую падаль, спал на чьих-то костях,
Пробирался во тьме – обезумевший крот!»
Прислонил я к печи верный свой пулемет
И зараз охлобучил борща чугунок.
Даже