ваши потребуются мне завтра в первой половине дня, и прошу вас сейчас же запишите для меня всё, что тут вы произнесли.
– У меня здесь нет ни бумаги, ни ручки, – сиротой прозвучал Куропёлкин.
Кнопкой была вызвана камеристка Вера. За пять минут на её планшете корейских кудесников зачернели буковки литературоведческих и экономических соображений Куропёлкина.
Вера удалилась, а Звонкова будто уже выспалась и желала далее бодрствовать.
73
– А теперь, Женечка, почитайте мне стихи, – попросила Звонкова, – из сборников, вам присланных. Только не увлекайтесь.
– Я, конечно, ходил в кружки самодеятельности, плясал и пел, играл купцов с приклеенными бородами, – принялся оправдываться Куропёлкин, – но чтец-декламатор из меня никакой…
– Ничего, ничего, Женечка, – успокоила его Звонкова. – Не прибедняйтесь. Дикция у вас, как у Евгения Леонова. Все слова внятные.
«Ничего себе похвала!» – подумал Куропёлкин. Но это «Женечка», произнесённое дважды, до того растеплило его горячим сливочным маслом, размазало геркулесовой кашей по фаянсовой тарелке с розовыми цветами, что Куропёлкин не смог не выполнить просьбы Нины Аркадьевны и прочитал четыре произведения из сборников молодых.
74
При чтении четвёртого из них Звонкова заснула.
И всерьез.
Но теперь не мог заснуть подсобный рабочий Куропёлкин. Она назвала его «Женечкой», она ласково погладила его, как ребёнка, по головке.
Нинон…
Что бы это всё значило?
Обольщаться чем-либо Куропёлкин себе не позволял, жизнь – лучший учебник знания, и его многому научила, и теперь радоваться было нечему, ну, Женечка, ну, холеной, с парижскими запахами рукой по головке, и что? Ничего. И не стоило обволакивать себя фантазиями или хуже того – цветастыми, как кимоно от Кензо, видениями надежд. Дамочка вернулась из Парижа и Милана в кураже, восхищённая собой и своими приобретениями, готова была стать несвойственно-щедрой, от этих своих щедрот и одарила его, Куропёлкина, и Женечкой, и поглаживанием волос, хорошо хоть не догадалась ещё потрепать по щеке.
Куропёлкин повернулся на левый бок и закрыл глаза.
Вот бы перевернуть свои мысли… Неизвестно, правда, на какой бок…
А Куропёлкину ещё долго предстояло ворочаться на своей лежанке при свете ночника.
При смене очередной беспокойной позы (перед тем он маялся – и дремота не приходила – на животе, уткнувшись носом в подушку) Куропёлкин обнаружил: одеяло сползло с Нины Аркадьевны в глубину алькова и спина работодательницы решительно открылась для его наблюдений.
Неожиданные, почти забытые шевеления внутри специального белья чуть ли не испугали Куропёлкина. Зачем эти шевеления и почему вдруг? Можно было предположить, что в отсутствие соблюдателя строгостей режима господина Трескучего спецбельё ослабло, его давно не заменяли новыми надёжными комплектами, а лишь перестирывали, вот и перестирали, вызвав повреждение смирительных