Семья поддерживает тебя, ты поддерживаешь семью. Семья – это все.
Много лет я исполнял свой долг. Здесь, там, повсюду. Много ездил, устранял помехи. Вот так я это себе представлял – устранением помех. Всегда был человеком аккуратным.
Семья, разумеется, обладала и другими возможностями. Богатыми возможностями. Но некоторые случаи устранения помех требовали особого внимания. Личного внимания. Внимания того, кто принадлежит семье. Человека из семьи, хранящего в сердце мысль о ее благополучии. Того, кому, кроме всего прочего, можно доверять.
Доверие – большая ответственность и тяжелая ноша. Как правило, я нес ее без раздумий, легко. Ведь я с этим вырос. В меня это вбили с юных лет. Я делал то, что мне говорили, и точка.
И лишь в последнем случае я ощутил тяжесть груза. Вернувшись в нормальную жизнь и растворившись в ее рутине, где все аккуратно, размеренно и на своем месте, я не мог выбросить из головы мысли о соборе. Не слишком ли поспешно я действовал? Не упустил ли чего-нибудь? Не следовало ли повременить?
Мне, как во всех других случаях, требовалось сделать все чисто. Пойти в ее квартиру, выяснить, что ей известно, зачистить, ликвидировать улики и скрыться. Просто. Как во всех других обстоятельствах.
Но помешало вот что: когда я к ней явился, она выходила из квартиры с дорожной сумкой. Вокруг люди. Глаза, свидетели. У меня не было выбора, только следовать за ней. В автобус. Из автобуса. Через Старый город. В собор. И все это время я думал о ее дорожной сумке. Думал, не следует ли закончить все раньше, чем планировал, пока есть возможность. Пытался принять решение.
Теперь я боюсь, что поступил неправильно. Помеха устранена, в этом нет сомнений. Но осталось недоделанное. Очень много недоделанного. Например, фотографии. Не надо ли было их забрать? Не следовало ли сжечь всю квартиру? Может, следовало продолжать за ней следить?
Может, это, а может, то. А возможно, другое?..
Я ни с кем не говорил о своих сомнениях. Семья не спрашивала, я не рассказывал. Но сомнения остаются. Грызут меня. Приводят в смятение. Исполняя миссии раньше, я не испытывал смущения. Просто ни о чем не думал. А вот Иерусалим, собор…
Боюсь, не подвел ли я семью. Не сделал ли чего-нибудь такого, чего не следовало делать? Из-за чего возникнут трудности, и повинен в них буду я. Господи, не дай мне навлечь неприятностей на семью! Семья для меня все. Без семьи я ничто.
Надеюсь, все будет в порядке. Жду. Продолжаю добросовестно выполнять свои обязанности.
Вот что поразительно: ее волосы пахли миндалем. Как волосы моей матери.
Иерусалим
Когда поздно утром зазвонил мобильный телефон, Бен-Рой еще спал, распластавшись на кровати и уткнувшись в подушку лицом, похожий на большую морскую звезду.
Спать он лег в два часа ночи, а до этого большую часть времени бродил по Интернету, отыскивая все, что было связано с Ривкой Клейнберг. Нашлось многое, и все подтверждало слова Натана Тирата. Клейнберг была популярна,