силы да и на ум свой… Не будущего, а настоящего опасайся… до сих пор еще, к нашему стыду, указывают нам европейцы на своих великих людей, умней которых бывают у нас иногда невеликие люди; но те хоть какое-нибудь оставили после себя дело прочное, а мы производим кучу дел, и все, как пыль, сметаются они с земли вместе с нами»…,…как нам бывает нужна публичная, данная в виду у всех, оплеуха!»
В письме, «Занимающему важное место», сквозит сожаление автора о бессилии законов в России. «Много злоупотреблений; завелись такие лихоимства, которых истребить нет никаких сил человеческих. Знаю и то, что образовался другой незаконный ход действий мимо законов государства и уже обратился почти в законный, так что законы остаются только для вида».
В письме Калужскому губернатору автор писал: «…чем больше всматриваешься в механизм управления губернией, тем больше удивляешься мудрости учредителей… Все полно, достаточно, все устроено и именно так, чтобы способствовать в добрых действиях, подавая друг другу руку»… Инерция мышления Гоголя заключена в словах: «По мне, безумна и мысль ввести какое-нибудь нововведение в России, минуя нашу церковь, не спросив у нее на то благословения».
Далее идеализирует: «Дворянство есть как бы сосуд, в котором заключено нравственное благородство»… и умиляется «преимуществам нашего крестьянского быта», а «благородное дворянство» – это чуткие воспитатели многомиллионного крестьянского сословия, которое живет в мире и благодати. Гоголь не понаслышке знает цену, за которую один «благородный дворянин» продает такому же «благородному» живые души.
Вот ценник из книги И.С.Беляева «Цена людей в России сто лет назад». «Ефим Осипов 23 лет, по оценке 40 руб, у него жена Мария Дементьева 30 лет, по оценке 8 руб., у них сын Гурьян, 4 лет, по оценке 5 руб. дочери: девка Василиса 9 лет по оценке 3 руб., Матрена одного году, по оценке 50 коп». Здесь же приводится цена десяти овец по 40 коп за голову.
В одном из заключительных писем «Напутствие», Гоголь как бы готовит читателя к «… борьбе со взяточниками, подлецами всех сортов и бестыднейшими людьми, для которых нет ничего святого, которые не только в силах произвести то гнусное дело, то есть подписаться под чужую руку, дерзнуть взвести такое ужасное преступление на невинную душу, видеть своими глазами кару, постигшую оклеветанного, и не содрогнуться, – не только подобное гнусное дело, но еще в несколько раз гнуснейшее… Не уклоняйся же от поля сражения… Не велика слава для русского сразиться с миролюбивым немцем, когда знаешь наперед, что он побежит… с черкесом схватиться и победить его – вот слава, которою можно похвалиться! Вперед же, прекрасный мой воин! С богом, добрый товарищ! С богом, прекрасный друг мой!»
Последним, тридцать вторым письмом из «Переписки с друзьями», было «Светлое воскресенье». «И непонятной тоской уже загорелась земля; черствей и черствей становится жизнь; все мельчает и мелеет, и возрастает только в виду всех один исполинский образ скуки, достигая с каждым днем