же для вас, голубушка, всё для вас… – зашептал граф.
Он шёл на меня, выпучив глаза, и под его напором я начала отступать. Я прижалась к крепостному зубцу, потом поднялась на подоконник. За спиной у меня разверзлась пропасть. Я почувствовала холод и страх, а граф продолжал наступать.
– Как же так, как же так, – повторял он. – Я всё для вас, всё. Что угодно, только бы вы были счастливы. Ничего себе, только вам, вам…
В его речах слышалась мольба.
– Прелесть моя, одно ваше слово – и мы навеки вместе! Скажите "да", скажите! Я брошу жену, брошу службу. Мы уедем… Куда вы хотите? Париж, Мальта, Венеция – всё к вашим ногам!
Я покачала головой. Нет, нет, не возможно! Граф хоть и богатый, и влиятельный, но душа к нему пустая – молчит. Это Илонка перед денежным блеском мозгами плывёт, а я не могу. Не получается. И если честно, то самое доброе, что случилось в моей жизни до сегодняшнего дня – это Серёжка Лунин. Господи… Нет в нём ничего: ни капиталов, ни обложки, но сейчас я почему-то вспомнила именно о нём, и подумала: надо было в пиццерию идти…
– Скажите "да"!
Граф уже не молил – орал, и я ответила просто:
– Никогда.
Он переменился в лице и прохрипел сквозь зубы:
– Так не доставайся же ты…
Окончание фразы я не расслышала, граф толкнул меня и, взмахнув руками в бесплодной попытке устоять, я полетела вниз.
***
Я закрыла лицо ладонями и затаила дыхание в ожидании удара. Господи, господи, господи, господи… Но удара не последовало, и в какой-то момент я поняла, что стою на земле. Только пятки почему-то горят и в животе покалывает. Телепортировалась.
Я убрала ладони.
Первое, что бросилось в глаза, ярко-красный транспарант с белыми буквами: «Слава КПСС!». КПСС – это из недавнего нашего прошлого. Советского. Так, хорошо, значит я где-то недалеко от дома. Справа от меня гудел моторами допотопный автомобильный транспорт, слева высилась кремлёвская стена, а по прямой надвигалась колонна ребятишек в панамках и красных галстуках. Ребятишки шли парами. Возглавляла колонну женщина в ужасных черепаховых очках и в расплюсното-зелёных туфлях с бантиком-бабочкой над стопой. Если это тогдашняя мода, то я поминаю, почему коммунистическая власть рухнула.
Возле меня колонна притормозила. Черепашка приподняла очки и строгим голосом спросила:
– Девушка, вы из какого театра?
– Театра? – удивилась я. – Почему из театра?
– Ну как же, ваше платье абсолютно не соответствует нашей эпохе. Это, скорее, что-то из Пушкина Александра Сергеевича. Дети, все знают, кто такой Александр Сергеевич Пушкин?
– Это наш великий русский поэт! – хором ответила колонна.
– Правильно. Молодцы. Видите, девушка, даже дети знают, что вы одеты не по-современному, отсюда закономерный вопрос: из какого вы театра?
Я поскребла подбородок: вот только не ей говорить об одежде. То, что она умудрилась