ножа, почему-то не делало его менее страшным. Наоборот. Вот сейчас он присмотрится и… Я не успела продумать это «и», как меня скрутил приступ кашля. Отвары Добронеги помогали гораздо медленней, чем мне хотелось бы. Я согнулась пополам, зажав рот ладонью и в мгновение ока забыв обо всем, кроме раздирающей боли в груди и горле.
Когда кашель наконец прекратился, я подождала несколько секунд, держась за грудь, а потом осторожно выпрямилась, отбросила с лица челку и смахнула выступившие слезы.
– Выпей, на вот.
Я подняла голову, и моих губ тут же коснулась кружка. Жесткая ладонь легла на мой затылок, слегка надавливая, и мне пришлось сделать большой глоток теплого отвара.
– Спасибо, – я чуть оттолкнула кружку, не поднимая глаз.
Несколько секунд ничего не происходило, а потом я услышала глухой стук кружки о крышку сундука, большая ладонь вдруг коснулась моего лица, провела по щеке, по подбородку, заставляя приподнять голову. Я поняла, что рано или поздно это все равно случится и я не могу оттягивать этот момент до бесконечности. Наши взгляды встретились. Затаив дыхание, я смотрела в карие глаза и ожидала развязки, чувствуя себя при этом героиней второсортной мелодрамы, которой режиссер забыл сказать, что ждет ее в финале.
Минута, другая. Мое сердце глухо стучалось о ребра. Медленно и громко. Так громко, что Радимир непременно должен был услышать этот звук. Мне казалось, прошла целая вечность, и все это время он смотрел на меня без улыбки, не убирая руку с моего подбородка.
Вот сейчас все решится. Заботу и заблуждение Добронеги можно было списать на ее возраст, волнение да просто на самообман, но Радимир… Он же нормальный. Он заметит. Ну невозможно же принять чужого постороннего человека за того, кого знал всю жизнь!
В какой-то момент этой бесконечной игры в гляделки я поняла, что просто устала бояться. Я почти хотела разоблачения. Нет, я не думала в тот миг о своей героической или не очень героической гибели в этих странных декорациях или о непонятной и странной жизни в них же – просто хотела определенности.
– Дома, – наконец глухо проговорил Радимир, продолжая вглядываться в мое лицо.
Мгновение рассыпалось на тысячи осколков от звука его голоса. Я вздрогнула и на секунду зажмурилась. Ничего не будет? Ни кары, ни возмездия? Каким-то чудом этот человек, который просто не мог обознаться во второй раз при болезненно ярком солнечном свете, вдруг снова ошибся. Я почти физически ощущала, как натянулась ткань мироздания, словно сопротивляясь, еще пытаясь восстановить справедливость. Я подняла к нему лицо. Ну же! Смотри! Я – не она!
В его взгляде что-то дрогнуло. Сильная рука снова погладила меня по волосам. Жест был отеческий, братский, и в нем было столько нежности, что я опустила голову. Я не могла с этим спорить и не могла это побороть. Он верил, и все. А против веры я была бессильна.
Позже он сидел на низкой скамье и негромко рассказывал