как единственно возможную, и я уже не могла с уверенностью сказать, что не сошла с ума.
Когда я бодрствовала, Добронега находилась при мне неотлучно, не давая мне ни на минуту остаться наедине со своими мыслями. Она будто невзначай напомнила свое имя, решив, что от потрясения я немножко не в себе. Но самым чудовищным было то, что этого и не требовалось – я и так ее знала. Хотя «знала» немного не то слово. Это были очень странные ощущения. Я попыталась вспомнить все, что мне было известно. До того момента мне казалось, что я помню свой текст наизусть, ведь я его писала: каждую строчку, каждую буковку… На деле же всплывали какие-то отрывки, кусочки истории – как мозаика. Цельная картина никак не желала складываться. Возможно, я слишком многого хотела от своего измученного мозга, ведь для того, чтобы составить общую картину, мне нужны были время, силы и хоть какое-то уединение, а ничего из этого у меня не было.
***
«Едва Добронега родилась, как была сосватана за старшего брата Всеслава. Суженого довелось увидеть один-единственный раз за полгода до назначенного на осень свадебного обряда. Улыбчивый Всеволод ей страсть как понравился, и она не знала, как и благодарить Мать-Землю за такой родительский выбор. Дни стали светлее, а мир – больше. И каждый восход солнца приближал к назначенному дню. Было ей грустно от близкого расставания с родительским домом, но и ужасно интересно. Немножко страшно. Но это ведь всегда так. Главное, что он будет рядом: высокий, красивый, страсть какой взрослый и сильный – подружкам всем на зависть. Порой казалось, что это все сладкий сон, и было страшно проснуться. А ну как ничего этого нет? Да видно, и вправду была она в те дни, как в дреме, раз позабыла, что неспокойно вокруг и враг к родной земле уже который год подбирается. А ей все мечтания глупые, сны. А сон – он и есть сон. Не хочешь, а все одно пройдет.
За три седмицы до свадебного пира Всеволод погиб в бою, и будто солнце зашло. Добронеге казалось, что жизнь непременно должна закончиться и что ничего радостного в ней больше не будет. Было ей в ту пору пятнадцать зим.
А спустя еще полгода прибыли сваты, и вновь родичи Всеволода. Но на этот раз мать украдкой указала на высокого молчаливого юнца едва старше самой Добронеги. Юнец ей совсем не понравился, хоть и был как две капли воды похож на милого суженого. Только что эта схожесть, коль нет той улыбки, от которой сердце замирает, нет тех речей – уверенных, взрослых? Младший брат только и делал, что смотрел в пол да коротко отвечал на вопросы родичей. На то он и младший…
Но родители решили по-своему: по осени сваты прибыли вновь, и простилась Добронега с материнским домом, оплакала вместе с подружками свою прежнюю жизнь, как испокон веков делалось, и с тяжелым сердцем покинула родной город. Что-то теперь будет? Ни радостного ожидания, ни улыбки родной в конце пути, только страшно да пусто. После шести дней в тряской повозке она увидела высокие бревенчатые стены, выросшие у векового леса.
– Вот теперь твой дом, –