это дурная наследственность. Но вы, надеюсь, не потерянный для общества товарищ. И студент уважаемого вуза. А, извините, ваш папа… Он пил?
– Не в курсе… Кажется, все пили.
– Кто – все?
– Папани мои… У меня их много было. Я про всех не знаю.
– Н-да… незадача… Ну, вот что, Евгений, я говорю вам, что пили вы в последний раз. Как декан говорю! И прошу это хорошенько запомнить. А сейчас идите на лекции. И подумайте там о нашем разговоре.
– До свидания.
– Идите, Шкалик. Тьфу ты… Шкаратин.
Шкалик ушел, а озадаченный Шевелев, декан геологического факультета, ещё некоторое время сидел, бессмысленно изучая карту герцинской эпохи складчатости. Прорва времени, разделившая две эпохи – герцинскую и социалистическую – ничего не изменила в пользу неустроенного человечества.
Этим разговором и закончился первый публичный выговор нашему герою за пагубную привычку к алкоголю. Закончился тихо-мирно, без ущерба для общества и без последствий для противной стороны. Шкалик вышел из деканата не побитым, не подавленным моралью, если не принимать в счет некоторые гнусные намёки декана. Круглое, мол, сиротство, еврейское, знать, происхождение, многозначительная беспартийность. И еще факт, больно задевший меня, как автора криминогенного романа, должен здесь отметить. Впервые за всю свою будущую жизнь Шкалик Шкаратин получил первое Последнее Предупреждение. Но эта тема специального исследования, которому еще будет место в нашем романе. А засим я приглашаю вас занять позу Змеи перед нижеследующим продолжением.
– Прошу за кафедру, Евгений Борисович. Сегодня ваш кафедральный… так сказать… час. Захватите конспект… И сюды, сюды, пожалте, сюды…, – Лопшаков уступил свое место и встал в позе троянского коня, закладывая руки за спиной. у широкого, давно немытого окна.
– …Итак, Вы Спиноза. Или Платон, Диоген Синопский, Парменид… Кто вам больше нравится… Вы – перед аудиторией… На площади разношёрстная публика… Торгующий люд, гончары… Симпатичные и… женщины. Здесь гомон и брань… Здесь поют и пьют… Корякин летописует что-то на английском, а Люся Щеглова, кажется, вяжет нечто под столом на самое себя или чтобы одарить… дремлющего Аполлона. Не вертите головами… Все внимание философу Шкаратину… Коллега Шкаратин накануне публичного заявления. Это его кафедральный час. Что вы скажете нам, вашим согражданам, выйдя из бочки?.. Чем просветите? Гневную филиппику? Общетеоретическую риторику? Может быть, призовете на войну за успеваемость? Ваше право… Перевоплощайтесь, Евгений Борисович. Три минуты вам на подготовку, на вхождение в роль. Прошу три минуты тишины…, – так он сказал, загадочный Лопшаков. Лопаясь от идеи и самодовольства. Сам воплощенный Спиноза и Аполлон. Умница и красавец. Сергей Варламович. Нагуталиненные туфли, галстук в горошек, бардовый костюм-тройка, шарм в виде вузовского значка да брелка на цепочке. Студенты, а более того студентки пребывали в восторге от личности и выходок своего философа. Терпели и философию.
Евгений Борисович пытался думать, заискивающе