страшный шум. Вообразите – около сотни крупных обезьян голосят и скачут вокруг горстки людей. Очень скоро в спасателей полетели плоды, палки и даже камни. Тут барон выхватил ружье да и уложил наповал одного крупного самца. Звук выстрела и гибель соплеменника привели обезьян в неописуемый ужас. С визгом они бросились в чащу и очень скоро исчезли. Доктор же, как ни был слаб, заметил выходку барона и яростно захрипел, глядя ему прямо в глаза.
Доктора переправили на корабль. Там выяснилось, что его ни в коем случае нельзя перевозить на такой стадии болезни. Судовой врач заверил барона, что Андрей Пшемислович не проживет и ночи, если сейчас поднять якорь. Следовало ждать, по крайней мере, сутки. Ожидание растянулось на три дня, и в эти три дня произошло одно пренеприятное событие.
На борту доктора, несмотря на болезнь, содержали в запертой каюте. Но на третьи уже сутки ожидания, барону не спалось ночью, он вышел на палубу и тихонько сидел у мостика да покуривал трубку. Как вдруг он увидел Андрея Пшемисловича, крадущегося по палубе. Как рассказывал барон, доктор еле держался на ногах, то ли от качки, то ли от не преодоленной еще болезни. Барон немедленно поднялся и направился к доктору, но тот, лишь только завидев фигуру барона, сиганул за борт! Так хотелось ему в тот момент вернуться к любимым обезьянам!
Словом, выловили доктора уж совсем полуживого и вернули в каюту. Как выяснилось, Андрей Пшемислович все же не совсем пренебрегал человеческой речью и смог убедить судового врача, что ему необходимо подышать свежим воздухом. Когда все это всплыло, барон пришел в неописуемый гнев и приказал за ослушание приказа наказать судового врача плетями. Того пребольно высекли, но вот беда! Он был единственным действующим медиком на корабле, а потому ссадины ему толком обработать никто не смог. Через два дня судовой врач умер от заражения крови. Из-за этого эпизода барон вынужден был подать в отставку и вообще чудом избежал суда. Сами понимаете, Петр Григорьевич, кого барон склонен винить в своих злоключениях.
Доктор кое-как оправился за время пути в Россию, но говорить по-прежнему отказывался. По прибытии в Новороссийск его сразу определили в госпиталь, сначала военно-морской, а потом, как лихорадка спала, перевели в клинику для душевнобольных. Точно не могу сказать, сколько времени там провел доктор, но факт тот, что вышел он совершенно излеченным, переехал в Петербург и даже довольно скоро вернулся к медицинской практике. Правда, явилось в его жизни новое направление.
Доктор вдруг очень полюбил животных. То есть он, может, и раньше любил, но теперь эта любовь превращалась в страсть. Он решился было стать ветеринаром, однако выяснилось, что для этого ему придется сдавать аттестационной экзамен, в ходе которого ему не раз придется препарировать то или иное животное. От этого доктор, конечно, отказался и решил оказывать медицинскую помощь животным, так сказать, частным