С ним считались, его слушались и боялись, опасались попасть на язык. Жизнь класса крутилась где-то рядом с ним и теми, кто был рядом. А я, как и все, не хотел оставаться один. И остро стремился к признанию новых знакомых.
Но как-то так выходило, что я был чужим – почти что человеком с другой планеты. Я же не мотался, как они, с утра до вечера по дорожкам бассейна с реактивной скоростью то брасом, то кролем. Я и разницы-то между этими дисциплинами толком не знал. Так, между нами говоря, вообще не умел плавать. Так уж получилось.
Про успехи в других видах спорта, про дыхалку и всякие бицепсы говорить тоже не приходилось. Как ни искал я их у себя, они особо не проявлялись. Вот и плелся на всех забегах где-то в хвосте итоговой таблицы. С такими данными на авторитет среди спортсменов рассчитывать особо не приходилось.
После всех этих отжиманий и прыжков во время уроков физкультуры мы садились на брусья, турники и скамейки. Плевали в песок, кто-то курил и все с видом знатоков пересказывали заезженные шутки, трепались – как я теперь понимаю, вполне невинно – про девушек или какие-то телепередачи, то есть на те темы, в которых каждый мог показать себя знатоком. В общем, это была обычная подростковая жизнь, которая кажется важной в семнадцать лет и выглядит обязательным элементом того, чего у тебя не было раньше – той взрослой жизни, какой она видится в этом возрасте.
Помню, как почему-то нас направили на разгрузку продуктов в новом магазине рядом со школой. Он назывался «Юбилейным» – даже не знаю, в честь какого события.
И ладно бы от нас был какой-то толк, так ведь мало того, что мы работали лениво и неаккуратно, так словно даже соревновались в этом. А в завершении устроили дурацкую битву на шпагах, в качестве которых использовали палки дорогой колбасы. Причем подсобные рабочие, которые видели это, почему-то никак не останавливали нас и только предупреждали, чтобы мы не попались на глаза начальству. Колбаса ломалась в наших руках, падала на грязный пол, но что-то я не помню, что мы из-за этого переживали.
Еще помню какие-то субботники, которые казались нам чем-то бессмысленным и неважным. Мы мели улицу перед школой, собирали опавшие листья во дворе, разбирали строительный мусор на центральной площади города. Тогда там снесли какое-то старое здание и на его месте собирались построить чуть ли не первую высотку в нашем городе. Но потом наступили другие времена, и то ли не хватило на неё денег, то ли еще чего-то. Потом этот долгострой тянулся чуть ли не двадцать лет. Его то собирались сносить, то достраивали. А я всё ходил мимо и вспоминал, как мы убирали здесь мусор и расчищали площадку для нового здания. И получалось, что зря мы тогда все это делали, если ничего построить так и не получалось.
С другой стороны, такие воспоминания позволяют спокойнее воспринимать то, что приходится видеть у сына: разбросанные вещи, помятые учебники или тетради и прочую муторную бытовуху. И каждый раз, когда я спотыкаюсь о брошенный им рюкзак или валяющиеся носки, хочется сказать что-нибудь резкое:
– Ну, сколько