режима! Долой геноцид!.. Я требую покаяния… за Гулаг… и жертвы! Я Мать-Россия! И вы мои дети!.. за всё мне заплатите! Кровь… на моих одеждах! Руки мои в крови!.. Руки прочь от товарища Сталина!.. – и ещё, и ещё что-то нечленораздельное.
Девятый вал откатило назад.
– Мать-Россия… местная, – сдавленно шепнул Шкалику интеллигент. – Сумасшедшая.
– Извините, женщина, у нас тут собрание. Не мешайте, пожалуйста. Приходите завтра на митинг. Мы с удовольствием дадим вам слово, – Политсовет Прогиндеев попытался остановить посягательство.
– Да это же Мать-Россия! Известная…, – выкрикнул в адрес Прогиндеева активный интеллигент.
– …а пусть она скажет, – тут же поддержал соседа Шкалик.
– Выведете же её кто-нибудь! – не сдержал возмущения из-за трибуны оборванный на полуслове оратор Солнцев. В то же мгновенье политик Водолевский сорвался с места и устремился опрометью вниз по ступеням. Он перехватил стремительный и бессмысленный бег мессии, грубо ухватив её за белое одеяние.
– Мать-Россию не поставишь на колени! Долой насилие и… продажного президента! Олигархи, верните деньги! Вы все мне ответите… за вашу мать! Сорвите оковы! – своими лозунгами она рвала души.
– А я так понимаю, товарищи, надо дать ей высказаться! У нас демократия, наконец, или… кузькина мать? – в полный рост и в полный голос поднялся в зале Саня Борьман. – Правильно я говорю, Пендяев? Отпусти её! Я от имени фракции… и требую, а не от себя лично…
– У нас плюрализм!
– …что вы нам рот за-за-затыкаете? – выкрикнула из задних рядов старушка в красной косынке.
– …может, она правильно… вещает! Дать ей свободу слова! – сорвался и Шкалик в полный голос.
И снова в зале всколыхнулись морские глубины. Нервной дрожью по рядам прокатился неосознанный стихийный протест.
– Товарищи!.. Товарищи, у нас же регламент, мы же проголосовали, – с укоризной в голосе вновь попытался перехватить инициативу Прогиндеев.
– …проголосуем за поправку!
– Товарищи… провинцы! Господа… политики, я прошу слова! – из зала за трибуну почти пробежала другая женщина, очевидно, тоже созревшая для политического момента. Она решительно и даже несколько неосторожно отодвинула Саню Солнцева из-за трибуны, бойко поднимала обе руки, призывая к молчанию. Её крамольно-красивая грудь, заволновавшаяся от неосторожных движений, и пламенность призыва, и внезапное раскрепощение – приковали внимание. Даже Водолевский на миг замер. – Я солидарна с этой матерью… Россией! Я тоже требую покаяния и… кардинальных мер по спасению отечества! Вы почему зажимаете нас? Зажимаете свободу слова и зажимаете демократию! Без женщин вы снова повернете налево!.. Извините, я волнуюсь, но я хочу… я искренне хочу… идти с вами в ногу по пути построения нового общества. – Она была хороша собой и хорошо говорила. И поднимала зал каждым порывистым словом. И уже могла бы быть духовным вождем этого зала, способным… кажется…