А, может, пятки загорелись или где зачесалось, будто гниды взбесились…
…«Какое дьявольское изобретение! Пытка! Будете мимо проходить – проходите рысцой, люди добрые; а проезжать – счастливого пути!» И только – вот ведь наказание! – назвался груздем, присягнувшим Уставу, таскайся на идиотские маёвки… Неужели нет и не может быть избавления от партийной… блин… дисциплины? – так томился молодой политик Шкалик Шкаратин, решивший в одночасье порвать с «Отечеством». И, тихо притворяя за собой дверь неуютного конференц-зала, остановился в вестибюле, чтобы осмыслить принятое решение.
По периферии каменного замка, каковым с первого взгляда казался Дворец прошлой культуры, прилепились жилые высотки и пустыри, и недоделанные парки, и недостроенные площади. Одно лишь бетонное крыльцо, тупой ступенчатый постамент, подвалившийся к фасаду дворца с трех сторон, являлся наиболее законченным произведением зодчества. Киоски, запылённые автомобили, разновензельные, как на старых кладбищах, ограды… Выщербленные тротуары… Однако живым, завершающим венцом всех окрестных творений и всё прощающим пафосным апофеозом благоухало над серым замком позднее лето. Птицы в ветвях, буйная зелень нетоптаных бурьянов…
С высоты птичьего полёта замок возлежал надмогильным камнем… И не вираж коршуна, не синяя лента петляющей реки, не рвано-жёлтое пламя высящихся вокруг тополей не сообщали ему какой-либо динамики…
Внутренние же залы, холлы, коридоры, потолки и полы, щедро меблированные шахматными столиками, шторами, багетами, витринами, гардинами, обнажали эклектику перехода от эпохи соцреализма к эре накопления капитала. …И только масонская малолюдность прилегающей территории и богема замковых келий, обнаруживающих остаточную жизнь, дарили надежду на живость грядущего дня.
Все началось с опоздания. Шкалик опоздал по устоявшейся привычке. Как всегда, спешил, а в последний миг потянуло на кружку пива – ну не наваждение ли! Никто, однако, не заметил его отсутствия и, как не обидно, – присутствия. Как оказалось, Шкалик опоздал не последним. Ещё – фракция безработных в лице Борьмана, усиленная сочувствующим Пендяевым. Беспартийная – до поры – молодежь… одинокие старушки… неуместные телевизионщики.
Еще долго опоздавшие хлопали входной дверью, вызывая всеобщее раздражение сидящих в зале. Последним опоздал Политсовет Прогиндеев.
Подсевший к Шкалику интеллигент, тоже, вероятно, действительный член Движения, более заметный сильно утолщенными линзами очков, личность которого лишь по ним и удавалось запечатлеть, тут же доверительно сообщил:
– Сейчас скажет «я предпочитаю говорить товарищи», – и ухмыльнулся еще более доверительно.
Шкалик порыскал глазами того, кто должен произнести этот пароль и, так и не обнаружив адресата, остановил взгляд на партийном вожде. Прогиндеев был в галстуке и кожаном кепи. Другие части одежд не привлекали любопытства. Крупные мясистые черты лица,