я встречала изображение канделябра на семь свечей, и не могла понять, зачем это. Потом Дима объяснил мне, что это менора – второй по значимости после звезды Давида символ иудаизма, напоминающий евреям о разрушенном Храме. Как я поняла позже, всё в жизни еврея должно напоминать ему о разрушенном Храме.
Позже, уже из Тель-Авива, мы поехали на экскурсию в Иерусалим. Мы стояли перед Стеной Плача, а наш гид – брутальный мужчина с бородой и волосатыми руками, рассказывал нам о Храме. В этом было что-то ирреальное: январь, жаркое солнце, широкополая шляпа, чтобы не сгореть, шелковое платье. Гид прятался от солнца под детским ярко-розовым зонтиком, позаимствованным у дочери, и нисколько не стеснялся этого, хоть и выглядел со стороны несколько странно.
Интересно, что эта трагедия стала своего рода традицией: весь народ теперь вечно живёт в сожалениях, оплакивая свою потерю. Удивительно, но, кажется, даже из страданий они умеют извлечь пользу: если тебе достался лимон – сделай из него лимонад. Эта печать страдания, замумифицированная в таких известных символах, как Стена Плача, например, мне показалось, придавала всей их культуре особый шарм… Хотя, казалось бы, вполне хватило того, что это богоизбранный народ.
А ещё в этом горе была и некая практичность. Гид говорил, евреи выражают свою скорбь по Храму в незавершенности: например, красивая девушка, наряжаясь, сознательно не надевает серьги или оставляет без украшения шею, или, готовя суп, его специально не солят. Мне показалось, что это очень даже удобно. Например, если я на работе готовясь к презентации забуду рассчитать какой-то параметр, я могу просто сказать Сан Санычу: знаете, я грущу о том, что не могу забеременеть, поэтому я не буду доделывать свою работу до конца.
На память у меня осталась фотография: я в огромной соломенной шляпе, в тёмных очках и в белоснежном платье до щиколоток. Там на горе около Стены был ветер, я боялась, он унесёт шляпу и придерживала её, но на фото получилось очень красиво: по ветру развевается платье, шляпа изогнулась, а одной рукой я придерживаю поля. Светка сказала, я на этом фото похожа на невесту, а Мила – что на женщину, которой всё удаётся, потому что у меня там счастливая улыбка.
А ещё мне запомнилась заправка, на которой мы останавливались на обратном пути. Уже стемнело, на трассе не было фонарей, только бескрайнее чёрное поле слева и справа, и звёздное небо над ним. Казалось бы, заправка как заправка, при ней кафе, но кафе было не обычное. Это была франшиза известных в Америке забегаловок «Элвис», нам рассказывали о них, когда мы проходили особенности сетевого бизнеса.
Мне запомнилась огромная гитара перед входом и статуя Элвиса. Тут было всё, как в американских кафе девяностых: красные крикливые диваны, постеры на стенах, музыкальный автомат в углу. За несколько шекелей можно было купить кофе и булочку. Кофе оказался паршивым, а булочка – божественной. Но особенно мне понравилось, что кружка, в которую наливали кофе, уже была включена в стоимость.
Среди нашей группы был незаметный тощий очкарик,