тяжелее. Я помогу тебе. А затем мы поможем всей нашей родне. Хорошо?
Крохотная слезинка побежала по черной мордочке пантеры, ловко скользя по мягкой шерсти и огибая кровавые пятна. В душе Консалии все спуталось. Она всегда считала себя униженной и обделенной – неприглядный окрас, предвзятое отношение на службе из-за пола, непрекращающееся соперничество с более сильными и рослыми гвардейцами, вечная неудовлетворенность своими достижениями и тщетные попытки опровергнуть стереотипы общественности Атланской империи… Только это уже в прошлом. Оказавшись посреди природы, она наконец смогла освободиться от всех условностей, почувствовать силу и стать той, кем должна быть! Но…
– Неужели я не права? – прошептала Консалия. – Отчего мне так плохо?
– Ты на распутье. Ты понимаешь, что вернуться к прежней жизни невозможно, а жить по-новому, всецело отдавшись гатляурскому естеству, страшно. Но есть и третий путь.
– Какой же?
– Иной. Верный, – заявил эмиссар, поднимаясь на ноги. – Тот, на котором наш народ вновь станет собой, вернувшись в лоно природы. Будет непросто, от многого придется отказаться… Но не от общины. Мы обязаны сохранить ее, чтобы не опуститься до уровня стаи. Ибо община – главная ценность нашей культуры, делающая из нас гатляуров, а не диких звероподобных существ.
Консалия подняла на него полные слез глаза:
– И я тоже смогу стать собой?
– Конечно, – улыбнулся Эберн. – Как только мы вернемся в Камиен, я сразу же поговорю с Абеларом. А затем мы все вместе определим наше будущее. Лучшее будущее.
– Спасибо… И… простите меня.
– Главное, что ты осознала свои ошибки и обнаружила слабости. Не позволяй им снова взять верх. И помни, что община всегда готова поддержать тебя.
Тревога окончательно рассеялась. Деревья снисходительно смотрели на гатляуров сверху вниз и лениво покачивали ветвями, пропуская настырные ветра сквозь густую листву. В охотничьих угодьях воцарилось спокойствие, облаченное в скромные одеяния из пышущей свежестью зелени и ярких лучей солнца, слишком долго пребывавшего в плену туч. Хотелось бы, чтобы весь мир был столь же умиротворенным и прекрасным. Увы, желания тут ничего не значат…
– Я рад, что ты вернулась, девочка, – прорычал Вилбер, поморщившись от боли в шее.
Консалия посмотрела на командира, устало прислонившегося спиной к дереву. Ее глаза испуганно расширились, как только она заметила глубокие раны на его теле. Как будто не веря, что эти жуткие отметины оставили ее когти и клыки, фра-гатляур вновь осторожно слизнула кровь со своей мордочки. На вкус отвратительно. Даже хуже, чем осознание собственного проступка, который… А, собственно, в чем именно она была не права?..
«Какой мерзкий зуд! – поморщился Эберн, пытаясь почесаться сквозь легкий кожаный доспех. – Надо помыться… Ладно, если о нем не думать, то он сам пройдет».
Однако неприятное ощущение становилось только сильнее. И дело явно не во въевшейся в кожу грязи. Значит… Где-то рядом враг? Одержимый?
– Вилбер…