добжи, пане. Ох и ноют стары кости…
– Добрый день, – обрадованно отозвался воспрянувший Сабинин. – Когда здесь получат сегодняшние «Московские ведомости», не подскажете ли?
Старичок впервые встретился с ним взглядом. Глазки у него были острые, как буравчики:
– А что пану так любопытно в сегодняшних «Московских ведомостях»?
– Там должно быть объявление насчет места управляющего имением.
– Да? Ну, чтобы получить нынешние «Московские ведомости», пану придется любоваться нашим местечком не менее как целый тик-день.[3]
Все было в полном порядке. Напряжение растаяло. Старичок, подравнивая стопу газет и уже не глядя на собеседника, тихонько распорядился:
– Нех пан поднимется на первый этаж…[4] пану понятно?
Сабинин кивнул – он уже и в эту тонкость вник.
– А на первом этаже пан пусть стучит в двенадцатый нумер… Там пана дожидаются.
И он заковылял к двери. Сабинин прямо-таки вскочил из-за шаткого стола, почти взбежал по скрипучей лесенке. Без особого труда отыскав двенадцатый номер, постучал и, дождавшись громкого позволения войти, последовал оному.
В тесном номере у стола восседал молодой человек, одетый с нескрываемой претензией на щегольство, довольно, впрочем, напрасной. Костюм, сразу видно, был обязан появлением на свет не самому лучшему портному, сверкавший в галстучной булавке брильянт был чересчур велик для настоящего (да булавка к тому же была воткнута прямо в галстучный узел, что считалось дурным тоном), а толстенная золотая цепочка поперек жилета что-то уже чересчур сильно сверкала для настоящего золота.
Завидев Сабинина, молодой человек проворно вскочил (причем под пиджаком у него при резком движении явственно обозначился револьвер) и распахнул объятия так, словно они оба были злодейски разлученными при рождении и встретившимися спустя годы родными братьями:
– Ну, наконец-то, наконец-то! Знали бы вы, как мы истомились ожиданиями… Опять-таки – филеры, жандармы и прочие мерзости российского бытия… Садитесь же, прошу вас! Не угодно ли бокал шампанского? Контрабанда из Парижа!
Отпив глоток, Сабинин внутренне содрогнулся – жидкость сия была даже мерзостнее той, которой угощал своих гостей Карандышев, но не показал вида. Однако допить до донышка оказалось свыше его сил, и он насколько мог непринужденнее поставил бокал на стол. Усмехнулся:
– Если вы так истомились, милейший…
– Яков. Но для вас – просто Яша, какие, к лешему, церемонии!
– Если вы так истомились, милейший Яша, зачем понадобилось весь день таскать меня по этим вашим «явкам»?
– Здесь, знаете ли, небезопасно, – с апломбом заявил Яша. – Да-да, у меня самые точные сведения! Вы у нас человек новый, во всех смыслах, вы и представления не имеете, как мы тут ходим по лезвию ножа… Народ кругом ненадежен, охранка свирепствует… Ну да ничего, ваше счастье, что попали на