В воздухе был разлит горьковатый запах лекарств.
– Мама.
– А? – испуганно прошептала мать и повернулась, все еще храня на своем лице выражение му́ки и боли. – Это ты… напугала.
– Мама. Мама, ты скажи мне честно. Ничего не изменилось, да? – спросила Кира.
– Ты о чем?
– Ты прекрасно понимаешь, о чем я, – с укором произнесла Кира. – Скажи. Ну скажи мне!
Пауза. Долгая, долгая. Мать с посеревшим, перекошенным от боли лицом смотрела в сторону. Затем тихонько опустилась на стул.
– Мама, скажи мне.
– Мы нормально живем. Не хуже других, – прошептала мать. – Вон, у Зины как… Толик ее в открытую гуляет. И они дерутся часто. Там полный дурдом, все говорят.
– Мама!
– А Тоня? Ты посмотри на Тоню – она же с бывшим уголовником связалась, он еще и на всю голову шибанутый, ему лечиться надо… И у Лиды тоже не слава богу. Нет, они живут хорошо, не ругаются даже, Виктор очень интеллигентный мужчина… Но счастья-то нет, потому что детей нет! Я думаю, Лида хоть и не показывает этого, но страдает очень!
– У тебя ведь почки болят. Да? Как тогда, да? Я помню. Он тебе все почки отбил, да?
– Нет, что ты! – взвилась мать.
– Ты все врешь. Зачем ты от меня скрываешь? – с ненавистью прошипела Кира. – Он лупит тебя – точно так же, как и раньше.
– Папа – хороший человек. Но у него работа немного нервная. Сложная, тяжелая… Да! Да, он срывается иногда. Редко даже. Но ничего страшного… Так, руку поведет у него.
– «Поведет», – повторила Кира, чувствуя, как кривятся губы. – Это не он, это рука его виновата. Руку у него повело!
– Тише, тише! Разбудишь же!
– Боишься? О, ты боишься его разбудить? Прелестно. Этот садист бьет тебя, а ты терпишь?
– Кира, детка, у нас все нормально, ничего я не терплю… – всплеснула мать руками.
– Отец бьет тебя. Он тебя бьет. Тридцать лет вы вместе, и он бьет тебя. Тридцать лет… – Кира схватилась за голову, не в силах примириться с происходящим.
– Это редко случается. Почти никогда. А почки у меня всегда барахлили, ты знаешь, одно с другим не связано.
– Не связано, как же. Он тебе отбил почки. Ты же еле живая. От тебя лекарствами разит, как из аптечной лавки.
Мать опустила голову, плечи ее затряслись.
– Вот как с тобой говорить? – негромко, с раздражением и жалостью прошептала Кира. – Ты ведь не человек уже, мама, ты животное. Господи, господи, как же страшно… Стоп! – Она вдруг дернулась – новая мысль пронзила ее. – А Геля? Он Гелю тоже бьет?! Гелю, такую маленькую, такую больную… Этого птенчика – он тоже бьет?!
– Нет-нет-нет!!! – замахала руками мать. – Как можно! Да я бы не допустила… И он Гелю и пальцем…
– Точно? – спросила Кира – а перед глазами маячил тот синяк, что она заметила на плече младшей сестренки.
– Кира, детка, ну неужели я допустила бы подобный ужас!
Кира помолчала. Потом произнесла уже совершенно спокойно:
– Со мной – ты допустила же.
– Прости.