на то, что они вдвоём с трудом помещались в пышных платьях на диване кареты. У них совершенно точно ничего не чесалось – больно довольны были их лица. На него они обращали мало внимания, всецело занятые разговором, к которому ему надоело прислушиваться ещё в Кейплиге, – слишком однообразен он был: ритуал вступления в брак, ответственность, права, обязанности. Бр-р-р!
Они также не могли простить ему того, что он до сих пор «не осознал своего чудовищного поведения в декабре» и не собирался извиняться, а наоборот, считал себя оскорблённым. Дошло до того, что перед посадкой в карету, когда очаровательная сестрица, забыв на мгновение их пререкания, спросила у него:
– Филь, как я выгляжу?
Он не смог переключиться на праздничный настрой и выдал:
– Габриэль, у нас нет времени на скандал!
Так они ехали всю дорогу с Ветром, привязанным сзади, и Филь уже думал, что скакать на коне было бы веселее. Он начинал чувствовать себя отверженным, как в то лето, когда впервые ступил на землю Нового Света. Эша могла бы разбавить напряжение, но она отказалась посещать Менону, сославшись на срочную встречу с отцом-сердаром, который должен был накануне вернуться из Старого Света.
Они въехали в Менону в десять, за два часа до прибытия основных гостей, как и предполагалось.
Габриэль и её багаж вкупе с госпожой Фе были немедленно похищены Метой в свою комнату. Филя, как готового одетого жениха, господин Хозек с парадно одетым Яном увёл под один из праздничных шатров, вытянувшихся в линию до самого леса. Там они приложились к уже известному разбавленному вину с травами. Цветасто разодетый народ суетился вокруг, расставляя на столах посуду.
Приготовленное к торжествам поместье выглядело изумительно. Деревья, окружавшие господский дом, зеленели свежей листвой. Кадки с кустами шиповника ограждали дорожки, сходившиеся к шатрам. Добротные избы, стоявшие на опушке рощи, были украшены гирляндами полевых цветов, как и дом.
Розы, лилии и орхидеи присутствовали в списке «необходимых» вещей госпожи Фе и Габриэль, но господин Хозек пригрозил, что скорее собственноручно подпалит свой дом, чем согласится украсить его трупиками оранжерейных цветов стоимостью с хорошую карету и пару лошадей.
Господин Хозек в чёрном шёлковом сюртуке того же покроя, что был на Яне, рассыпал по столу листы бумаги с именами гостей.
– Не перепутайте, – наставлял он двух друзей. – Каждого гостя сажать в соответствии с этим планом. Среди них есть лелеющие старые обиды горячие головы, которые не должны оказаться рядом. Это политика, привыкай! – Он похлопал Филя по плечу, которое казалось очень мощным в парадной лорике.
Юноша свернул лист вдвое и сунул его за кожаный пояс у металлической бляхи с выгравированным на ней символом легиона. Указание Флава не распространяться о его приписке к Хальмстему было выполнить не легче, чем поцеловать свой локоть: кусок стены с тремя символическими зубцами, обвитыми шипастой лозой, и охраняющей их недоброго вида собакой был известен