Отметил про себя, что раньше никогда так без сомнений не утверждал о будущем. Теперь же, второй раз со вчерашнего вечера, абсолютно убежден в реализуемости именно такого сценария. Правда, следом в камне категоричности прошла трещина допущения. Но факт скорой проверки предчувствия заставил откинуть бессмысленные препирания с самим собой.
Журналист сидел в прихожей, держа в руках готовую к применению обувную ложечку, когда мозг прошила догадка:
«А ведь я не только эмоционально переживал, но и думал про то, что потом появлялось в видениях. Что если подумать о чем-нибудь другом? О предстоящем эфире, например. Добровольский…».
Вспомнил его вид во время встречи на Болотной, сосредоточился. Перед глазами появился лидер оппозиции, ответивший на вызов мобильника. Судя по месту и времени, это было перед тем, как Иван заметил его и подошел за комментарием. Он отлично видел и слышал политика, не столько разговаривавшего, сколько принимавшего приказы. Журналист вообразить не мог, что всегда подчеркнуто независимый Михаил мог с кем-то так себя вести. В следующее мгновение видение представило человека в кабинете, по-русски, но с акцентом, властно объяснявшего по телефону, что нужно сделать. Стало понятно, что это и есть собеседник Добровольского. Возникло желание узнать, кто этот иностранный гражданин, и тут же через мозг прошла строка комментария: «Нил Снайс, сотрудник посольства США». Искорнев отметил, что звучавший голос похож на его собственный, после чего снова оказался в прихожей своей квартиры, мгновенно ощутив всю ее тесноту.
Обулся и быстро вышел на улицу, где морозный воздух наполнил легкие и охладил голову.
«Добровольский получает информацию и указания от чужого государства. Просто служит другой стране, отрабатывает какую-то зависимость. А нам, получается, нагло врет, рассказывая о необходимости глубоких демократических реформ, об эффективности построения общества по западному образцу. Врет, потому, что не верит, в то чему учит и к чему призывает. Получается, для него самого вообще нет никаких идеалов, кроме личного благополучия. Как и для всех нас. Во всяком случае, для меня. Если подумать, свобода и мной воспринимается исключительно как личное благополучие. По большому счету, все равно, что будет с другими, если я не буду ни в чем ограничен».
Двигаясь по тротуару, Иван невольно стал всматриваться в лица прохожих, массой своей составляющих то самое быдло, не понимающее в силу природной и приобретенной ограниченности необходимости перемен, к которым он с единомышленниками призывал все последние годы. Ему открылось, что все они индивидуальны и не имеют никаких общих черт, визуально относящих к неразвитым слоям общества. Вспомнилось, что к таким же простым людям, не желающим кардинальных перемен, относились и его родители. Теперь выходило, что было это не в силу отсутствия у них доступа к необходимой информации и не по причине подверженности пропагандистскому влиянию провластных медиа. Нет, это был их собственный выбор. Вполне