еудачных. Если бы представилась такая возможность, я с удовольствием вычеркнул бы его из жизни, отдав в придачу еще пару-тройку других. Личные проблемы, неудачи в работе, сложности с жильем плюс еще целая куча мелких, как комары, и таких же раздражающих, не дающих вечером спокойно уснуть вопросов – все это наслаивалось одно на другое, спрессовывалось в плотный ком, превращаясь в неподъемной тяжести монолит, к которому страшно было даже подступаться.
Вот именно тогда, вдосталь насмотревшись на мое пришибленное, полуобморочное состояние, которое у нормального человека не могло вызвать иного чувства, кроме отвращения, Георгий, не обращая внимания на мои вялые протесты, покидал в рюкзак первые попавшиеся ему под руку вещи из моего стенного шкафа и почти силой усадил меня в машину.
– Ты так совсем свихнешься, – увещевал меня Георгий, пока я бестолково глазел через открытое окно на проносящуюся мимо неистовую зелень и безоблачное голубое небо, вгоняющее меня в еще большую депрессию. – Или запьешь. Не берусь судить, что лучше, но, поверь моему слову, так оно и будет… Тебе нужно отдохнуть, расслабиться.
– Куда ты меня везешь? – вяло, без особого интереса осведомился я.
– Далеко, – не стал вдаваться в подробности Георгий. – Один, без машины, не выберешься. Это как раз то, что тебе нужно, – пасторальные пейзажи и патриархальный уклад жизни.
Вот именно этого-то я и терпеть не мог. Единственной приемлемой средой обитания для меня всегда была городская квартира со всеми удобствами, и поэтому я с самого начала не ожидал от этой поездки ничего хорошего.
Георгий же был уверен, что все, понравившееся ему, должно приводить в восторг и всех окружающих. Всю дорогу с неослабевающим энтузиазмом он живописал ожидающие меня красоты природы.
Наконец мы прибыли на место. Георгий остановился у третьего от начала деревни дома, посигналил и вышел из машины.
Через минуту на крыльце показался невысокий пожилой мужчина.
– День добрый, Петрович! – радостно отсалютовал ему Георгий.
– Здравствуйте, здравствуйте.
Мужчина неспешно спустился с крыльца.
– Примешь постояльца, Петрович? – кивнул в мою сторону Георгий.
Петрович насупил брови и поскреб пятерней затылок.
– Надолго? – с мрачным видом поинтересовался он.
– Да как придется, – заискивающе улыбнулся Георгий. – На недельку-другую…
Петрович обреченно вздохнул.
– Извини, Георгий, никак не могу. Гости у меня. Племянник с семьей приехал из Ангарска. Вот если попозже, в конце лета…
– Да нет, нам бы прямо сейчас.
– Так что ж, дворов-то много.
– Может, кого посоветуешь?
– Да хоть к бабе Кате. Дом у нее большой, а живут они вдвоем: она да Сережик. Машину-то здесь оставьте, огородами пройдите, так ближе будет.
Георгий вытащил меня из машины и водрузил мне на спину мой же рюкзак. Втроем мы, двигаясь задними дворами, миновали два дома и вышли к третьему, давно не крашенному, покосившемуся, вросшему в землю почти по самые окна, но еще крепкому и вполне пригодному для жилья дому. Проходя мимо распахнутого окна, Петрович постучал по стеклу и крикнул:
– Катерина, принимай гостей!
Обогнув дом, мы вышли к крыльцу из трех ступенек, возле которого нас уже ждала маленькая, сухонькая старушка с веселыми глазками невероятной голубизны. Глядя в эти глаза, можно было решить, что обладательнице их ни разу за всю ее долгую жизнь не доводилось плакать. Одета она была в темное, далеко не новое, но чистое и тщательно выглаженное платье с таким же темным передником, голову покрывал простенький беленький платочек.
– Что за гости такие у меня? – приветливо улыбалась нам баба Катя.
– Пусти жильца, Катерина, недельки на две.
– Да хоть на все лето, терраска все одно пустая стоит.
Так я попал в деревню Никитино, в дом бабы Кати, где, вопреки всем ожиданиям и к искреннему удивлению, нашел покой и забвение от всех своих забот.
Наверное, это было похоже на глубокий, целительный сон после продолжительной болезни, после долгих ночей, наполненных кошмарами бессонницы, сон, в котором существуешь, подчиняясь только тем правилам, которые сам же и придумал, забыв ненадолго о том, что есть другая, реальная жизнь.
Баба Катя поселила меня в маленькой комнатке-пристройке, которую она называла терраской. В комнате стоял узкий диван с двумя откидывающимися валиками и высокой спинкой, столик, сколоченный из двух досок, покрытый клеенкой, и этажерка со старыми журналами «Огонек» и брошюрами по кролиководству.
– Сколько? – спросил я, бросив рюкзак на диван.
– Что «сколько»? – не поняла баба Катя.
– Сколько платить?
– Да сколько ни заплатите, – беззаботно махнула ладошкой баба Катя. – Все одно терраска пустая стоит все лето. Мы здесь только варенья да соленья на зиму ставим. Холодно потому что здесь зимой.
Баба