рыбного ряда покрутился, цены расспрашивал, хороша ли рыбалка была, потом в угол базарный забрел, где торгуют ношенной одеждой, долго перепирался с мужиком, у которого выторговал сразу три старых в конец изношенных полушубка, достал бумажные деньги, заплатил, сунул одежку в холщовый мешок, перекинул через плече, зашагал далее.
– Лето впереди, а хохол замерз, полушубки накупает, – пересмеивались продавцы.
– Небось турок валахский… что, брат, собрался в плену и следующую зиму сидеть? Мы к осени германцев побьем, домой поедешь…
– Який турок… шо брешешь… Покупай сани летом, – покрякивая и краснея отругивался тот, – а вин нехай будуть… хрен его возьмет, скильки воевать буржуи будут… зима сибирска дюже холодна, а в тулупчике да валенках можа и яки гроши зробить… снег с крыш кидать – хорошо платят, а без тулупчика ни-ни, вусмерть вмерзнешь…
– Видишь, есть у него деньги, раз полушубки мешками закупает.
– Как там полушубки, одно название – старые, драные, все в заплатах, ношеные – переношенные… рухлядь…
– А все ж бумажки достал, рубля два отдал, а нам копейку пожалел…
– Бабушка говорила, что галичане народ прижимистый, на базар не покупать, а пробоваться ходят, так напробуются, что и обедать не надо! Она их частот ругает, что лапами своими грязными все захватают, перепробуют, ничего не купят, а когда наедятся, потом еще охают на всю округу, дескать товар плохой, вторые румыны, ей богу, а те что твои цыгане – два сапога пара…
В это время галичанин вышел с базара и остановился возле большого, крытого фаэтона со скучающим возницей на козлах. Из фаэтона вылез прилично одетый человек, забрал у галичанина мешок с товаром, кинул внутрь, и принялся ругать, похоже за то, что дорого заплатил.
Хохол вскинул руки к небу, призывая бога в свидетели, что цены такие на базаре, потом бросил папаху оземь, и в полном расстройстве чувств и уселся на нее сверху.
Андрейка вдруг признал в ругателе немца Фрица, которого бабушка заставила утром съехать с квартиры.
– А ну пойдем к ним ближе, послушаем чего говорят…
Австриец указывал жестами галичанину немедленно встать и вернуться на базар, покупать что-то еще.
– Купить надо еще пять старых трепаных тулуп! Всего восемь, дурья башка! И не дороже, чем шесть рублей за все! Ты почему так дорого купил: три за шесть рублей, дубина стоеросовая? Я не позволю воровать, хохляцкая твоя морда! – И резко, с разворота въехал галичанину в ухо, да сильно так, что тот завалился на бок. Во мгновения ока галичанин вскочил, схватил папаху, отбежал на три шага, стал из-за кабриолета оправдываться:
– Будете ласка, вот вам хрест, господин лейтенант, все деньги отдал до последнего рубля, будь он неладен! Дерут, гадюки барнульские, три шкуры, чертовы христопродавцы… можете обыскать – нима у меня ни копейки, чтоб им ни дна ни покрышки. Можа на Старом базаре спробуем закуп?
– Держи еще три рубля и иди, торгуйся, без пяти полушубков не возвращался. Шнель!!