А пуховая шаль, одеяло или…
– Найдется. Я побежала, а вы пока к ней. Если уж совсем плохо, будем звонить в скорую.
* * *
Ей мешал свет. Ослепительный, настырный, он проникал сквозь ресницы и не давал досмотреть сон. Прекрасный, потрясающий сон!
Неужели это она, юная богиня в прозрачной тунике, шагает загорелыми ногами по белому песку, а пенистая волна ласково ударяет по ее ступням и застенчиво отступает, чтобы набрать сил и вновь ударить нежной, теплой лапой… Боже, как хорошо! Нет, пожалуй, слишком тепло. Уфф! Жарко! И этот свет! Нет, это невыносимо!
Воронцова подняла веки и непонимающе повела глазами. Где она? Что это за комната? И этот жуткий свет… Ах, вот он откуда!
Над изголовьем горело бра. И, должно быть, горело давно. От накалившегося стекла шел сильный жар, да и яркий свет лампочек добавлял дискомфорта.
Но что это? Почему она не может пошевелиться? Ее тело словно куколка, спеленатая в коконе. Что за чушь?!
– Проснулись? Как вы себя чувствуете? – раздался мужской голос.
Повернув голову вправо, она увидела сидящего на стуле Балашова.
– Что со мной?
– Вы едва не замерзли. Уснули на балконе. Как вы себя чувствуете?
Она не ответила. Высвободив руки из-под двух одеял и пухового платка, внимательно осмотрела их, затем ощупала узкими длинными пальцами щеки и лоб.
– Я ничего не отморозила? – осипшим голосом спросила актриса.
– Кажется, ничего. Мы с Татьяной провели ряд спасательных и профилактических действий.
– Хм. Прям, местное МЧС.
– Если шутите, значит, все в порядке. Я пойду к себе.
– Постойте!
Скинув резким движением одеяла, Воронцова села и сурово посмотрела на своего спасителя.
– Зачем вы лезете, куда вас не просят?
– Оригинальный способ выразить благодарность, – усмехнулся Балашов.
– За что мне вас благодарить? За то, что продлили агонию? Вам приходилось видеть раненого зверя?
– Это аллегория?
– А вы умнее, чем я думала.
– Рад за вас. Я все-таки пойду. Не сомкнул глаз, знаете ли.
– Простите, если обидела.
Она уронила голову на грудь, опустила плечи, сцепила руки и застыла. Словно вновь окунулась в тяжелый, беспробудный сон.
Балашов, уже шагнувший к двери, остановился, с жалостью посмотрел на женщину, деликатно кашлянул.
– Ольга Васильевна, вам принести чаю?
– А?
Она подняла глаза, и его сердце дрогнуло. Боль, опустошение, усталость и что-то еще, быть может, невозможность существовать сквозили в ее взгляде.
– Лучше идите к себе. Не надо меня опекать. Не маленькая, сама справлюсь.
– Если все же что-то понадобится, обращайтесь.
– Спасибо.
Выйдя от Воронцовой, Балашов поднялся на второй этаж и столкнулся с Артуром, который возвращался из туалета.
– Не спится? – обронил сосед, пряча ухмылку.
Балашову не понравился