так напряженно, что в ушах звенела тишина, я медленно водил фонарем по сторонам. Мальчишка не двигается, но их было трое. И из тех двоих кровь никто не выкачивал.
Правда, у них прострелены головы… Не понимаю, как она могла управлять ими, даже если их тела каким-то чудом ожили… Но я не понимаю и того, каким образом их тела ожили. Однако мальчишка смог раскидать землю и проползти несколько шагов. Так почему я так уверен, что она не может ими управлять, несмотря на пробитые пулями головы?
Руку простреливало все сильнее. Мне хотелось бросить револьвер, металл словно кусался разрядами тока.
Стиснув зубы, я сделал шаг вперед и опять замер. Снова обратился в слух.
Если они и были поблизости, я их не слышал. И не чувствовал. Предчувствие молчало.
Молчало – или просто пропало?.. Я так привык ему доверять – но что, если Старик был прав, и это просто мое самовнушение? А на самом деле просто стечение случайностей. Обычно удачное – но теперь удача кончилась…
Я все-таки заставил себя шагнуть дальше – и тут же встал. На черной земле что-то белело. А запах мертвечины был так силен, что воздух казался густым.
Здесь гниль проела тело насквозь – почти жидкая мешанина бурого, черного, синеватого, каких-то нитей…
Потом я понял, что это волосы, осколки костей и комки застывшей крови и плоти. Простреленная голова. Блондина.
Я повел фонарем дальше. Спина, а под ней край ямы. Он выбрался из ямы лишь наполовину.
У чертовой суки кончились силы? Или даже ее черного дара не хватило на то, чтобы управлять телом, лишившимся головного мозга? Или…
Револьвер колол кожу, но я крепче сжал рукоять. Или это – ловушка?
Потому что сил у нее в самом деле немного, да и трупы едва ли способны двигаться слишком уж активно. Вот и остается ей только хитрить. Заманить поближе…
Третий. Кавказец. Он был самый сильный. Может быть, и после смерти в нем осталось больше жизни? Он должен быть в самом низу ямы. Если блондин не смог вылезти из нее, то кавказец и подавно. Но…
Было что-то странное в его позе. Я заставил себя отстраниться от мысли, что с простреленной головой даже трупы не могут двигаться – эта мысль склинивала остальные, ловила мой ум в капкан, и пока я отбросил ее. Но даже при том, что голова была простреляна, было что-то неправильное в том, как он пытался вылезти из ямы… Руки. Его руки были бессильно вытянуты вдоль тела. Не вперед, чтобы зацепиться ими за землю перед собой, чтобы ползти дальше – а вдоль тела, будто он пытался зацепиться за край ямы и воспротивиться силе, что вытаскивала его оттуда.
Или сам затаскивал свое тело обратно в яму. Чтобы все выглядело так, что он оттуда так и не выбрался. Только про его руки чертова сука забыла. У них не осталось глаз, она не могла смотреть их глазами – вот и забыла, в каком положении оставила его руки…
Запах был чудовищный, и первый раз я был рад, что туман глотал свет фонаря, не давая рассмотреть мелочей. Я не хотел разглядывать эту простреленную голову, две недели пролежавшую в земле меж