Меланью буравит, всё понимает, ведьма!
– Ну, согласна?
– Согласна! А делать-то что?
– Завтра придёшь, всё скажу.
Ушла Меланья, а ведьма за работу принялась. По стенам у неё гадюки дохлые развешаны, жабы сушёные, травы болотные. Затворила зелье, ей одной известное, котелок в печку сунула, а в полночь с котелком этим на болото вышла, Хозяйку Болот вызвала, пошепталась с ней. Болотнице затея ой как приглянулась, тут же с радостью помочь вызвалась, в котелок чего-то добавила…
Явилась наутро Меланья на болото, а ведьма ей обрывок верёвки протягивает, девка аж осерчала:
– Ты чего мне, бабка, суёшь?
Ведьма в ответ усмехается:
– Бери-бери! Антону в карман подсунь и жди, чего будет.
Подкараулила Меланья Антона, когда он к зазнобе сердечной спешил, остановила, заговорила, да и пихнула в карман верёвочку. Антон и не заметил ничего, о милой думал. Устинка уж ждёт-поджидает любимого у старого дуба, на дорожку поглядывает. Вот он, идёт мил-друг, всё ближе и ближе. Устиньюшка навстречу кинулась, прижалась к суженому, а верёвка из кармана сама выползла, вокруг шеи Устинкиной обернулась, и в змею-гадюку превратилась, да и ужалила враз. Упала наземь девица-краса бездыханная, а змея исчезла, как её и не было.
Склонился Антон к любимой, понял, что мертва она, и закричал так горестно, что от стона-крика его деревья зашатались, небо потемнело, звери-птицы лесные дрожью задрожали. Хозяйка Леса на тот плач явилась, обличье человеческое приняла. Редко являлась она людям, да тут такая беда-невзгода случилась, что не могла она не прийти. Всё разом поняла, ахнула: «Проворонила! Не уберегла!»
– Матушка! – Кинулся к ногам её Антон. – Спаси Устеньку, без неё не жить мне!
Головой печально покачала Хозяйка Леса:
– Не в силах я вернуть ей жизнь человеческую, не властвую я над людьми. И заклятье Болот Хозяйки не сумею снять.
– Тогда и мою жизнь забери, не мил белый свет без любимой! Тут и Аким подковылял, тоже от горя смерти запросил. Хозяйка Леса от жалости-сочувствия сама едва жива. Говорит она тогда мужикам осиротевшим:
– Могу вашу Устинку деревцем обернуть, вон хоть осинкой. Будет жить её душа в деревце, а раз в год, когда папоротник цветёт, сможет девицей ненадолго становиться. А больше ничего не сделаю, и никто не сумеет!
Антон опять на колени пал:
– И меня оберни деревом, чтоб вовек мы были неразлучны!
Аким – в слёзы:
– Что ты, сынок! Тебе людскую дорогу пройти надобно. И отец у тебя стар, и другую милую найдёшь.
– Не хочу! – Стоит на своем Антон. – Или с Устинкой, или сам себя жизни решу!
Посмотрела Хозяйка Леса, подумала и сказала:
– Да будет так! Встанут в папоротниках Устинка-осинка и клён-Антон. Года и сила Антоновы тебе, Аким, добавятся, пожить тебе ещё придется во здравии. А с вами, детки, я не раз ещё встречусь.
Взмахнула руками, обернулась елью пушистой, только ель та на месте не стояла, а кружиться