стан вспоминаются, а лето в комсомольских здравницах. Черноморское побережье Кавказа, либо Крым, на худой конец. Пирожки с вишнями – по пять копеек, вино молодое, шашлычок – вечером. Пляж отдельный, от прочего народа забором отгороженный. Море вроде и общее, а все равно – приятно. Женщины из прислуги понятливые. И без лишней скромности, г-м, чтобы долго уговаривать не приходилось. Незабываемое чувство торжества, когда к первому в жизни закрытому партийному распределителю прикрепили. Первый распределитель – как первая, г-м, любовь. Только слаще еще. Пускай для самого низового звена, для холуев, можно сказать. Ничего, г-м. Лиха беда – начало. Главное, что приобщился к касте избранных, хотя бы полноздри, но засунул в кормушку, из которой сильные мира сего хлебают. Хотя бы одной пяткой – но влез на первую ступеньку того самого паровоза, г-м, что вперед летит. Согласно известной революционной песне. Летит, как птица. Прямо по головам разного быдла внизу, радующегося зарплате в сто рублей, квартирам в хрущевках и поганой мокрой колбасе, добытой в результате трехчасового стояния в очереди.
«Странно, – нахмурился Поришайло. – С чего это я, г-м, покойного Филяшкина вспомнил?..»
А неплохой был парень. Весельчак. Балагур. Приколист, как в нынешние времена молодежь выражается. Душа любой, г-м, компании. Гитарист.
Долгое время Филяшкин верховодил студенческими строительными отрядами. Курировал, от комсомола. И, видимо, отламывалось ему там недурно. Денег у Филяшкина всегда было – пруд пруди. По тем скромным временам. По крайней мере, когда гнать валюту за бугор получалось далеко не у каждой шишки, а за особнячок пятиэтажный, с бассейном, г-м, и расстрелять могли, под горячую руку.
«М-да… Лева Филяшкин… Светлая, г-м, голова…»
– Дурак ты! – сказал как-то Левка Поришайло. Они после баньки отдыхали. Пили пиво из поллитровых граненых кружек, сейчас такие – днем с огнем не сыщешь… Заедали осетриной. Пару бутылок казенки не забыли с собою прихватить, чтобы послебанное закусывание деликатесом не превратилось в банальную обжираловку.
Ерш развязал Филяшкину язык, которым тот, впрочем, и в трезвом виде, порой, болтал как помелом.
– Дурак ты, Артем… – в лоб заявил Филяшкин Поришайло. – Дурак в квадрате… Что ты задницу рвешь – «Фигаро здесь, Фигаро – там»?..[9] Кому это надо? И себе жить не даешь, и начальству – неуютно…
Молодой Поришайло обратился в слух.
– Хочет дядя «хрю-хрю» кукурузу в заполярье сажать – пускай себе сажает. Флаг ему в руки. Наше дело – телячье. Знай себе – поддакивай… Ритуальные завывания шаманские, которые идеологический отдел ЦК КПСС производит – ретранслируй в массы, и все!.. «Фигаро здесь, фигаро там»… Дурак ты.
– Лева, – начал Поришайло, – дык…
– Да не дык, – оборвал Филяшкин, – а повторяй, как попугай, и все дела. Я вот, со своими стройотрядовцами, в этом году на Северном Кавказе был…
– Ну и что там?
– Так