родне, заполонившей собою весь мир, как выразился бы арабский историк. Марк Рапок, в свои двадцать лет привыкший к деньгам и почету, мигом остался ни с чем.
Добрые родственники, похоронив Баруха, оставили Марку лишь старый отцовский дом с кое-какой мебелью, немного денег да самые худшие ткани для собственных начинаний. Марк несколько оторопел… Жизнь и людские страсти впервые обратились против него, к чему он не был подготовлен. Он, правда, смутно помнил события том августовской ночи 1572 года, когда он был еще ребенком, те крики о помощи убиваемых на улице людей, ту суету в доме и тот страх, который охватил тогда весь квартал… Но тогда рядом находился его отец, заблаговременно откупившийся от погрома, были с ним и верные слуги, вооруженные аркебузами… Теперь же он был совсем один, к тому же презираемый и всеми покинутый. Марк оказался никудышным торговцем, он по дешёвке спустил оставленные ему ткани, продал отцовский дом за сущий бесценок и вскоре оказался в Париже совсем без гроша.
Лишь один из старых друзей его отца некий Жан Плутовье, за глаза прозываемый меж купцами Жаном В…ком, держатель трех лавок, предложил Марку настоящую помощь. Он дал ему место приказчика в самой скромной из своих лавок у ворот Сен-Дени, где покупателями были обычно небогатые люди. Рапок попробовал было и здесь ставить свои условия, но Плутовье лишь ласково потрепал его по плечу и на ушко сказал: «Еще одно непочтительное слово, и вон – на улицу! Говорят, нищие на паперти хорошо собирают?». Марк смирился и стал заниматься именно тем занятием, которое прежде так презирал. Рапок с трудом привыкал к своей новой скучной жизни: с раннего утра он уже шел на работу в лавку, раскладывал товары, сверялся с ценами, просматривал задолженности клиентов. Весь день он работал, не покладая рук, а вечером, сдав выручку хозяину или его законному сыну, сворачивал товары, проверял счета и, наконец, возвращался домой. Денег, которые платил ему новый хозяин, едва покрывали расходы на жилье и еду. Даже бутылку вина он не каждую неделю мог себе позволить… Марк часто гулял по тем местам Парижа, где он помнил себя богатым и известным. Иногда он встречал своих прежний знакомых и тех, кто называл себя его друзьями, но они в упор не узнавали Марка или не хотели видеть его. Прежних нарядных куртизанок заменила ему теперь дочь бедной лавочницы, которая за умеренную плату позволяла приказчику ласкать ее и даже погружаться в свое вместительное, хотя и дурно пахнущее лоно. Что было делать? Рапок не знал и не хотел даже думать о будущем.
Как-то Марк познакомился с одним славным парнем по имени Джоб, тот представился уроженцем Флоренции, и они разговорились. Молодым людям вообще свойственно быстро находить приятность в совместных попойках. Два похода по злачным местам, когда Джоб широким жестом швырял налево и направо золотые экю, сделали Марка и Джоба закадычными приятелями. К тому же оба они были католики, но оба не приветствовали поползновений лигеров Генриха де Гиза на высшую власть в стране. Это еще больше сблизило их.