трагична.
«…такова жизнь. Дар, полученный мной случайно, ничем так и не помог. Я не успел обратиться к важному, не смог уберечь своих родных от потрясений и катаклизмов. По сей день мне кажется, что это была шутка Бога или какого-другого могущественного существа, которое развлекается, наблюдая за метаниями людей, обременённых…»
Рука Филиппа дрожит, и точка срывается вытянутой кривой через всю страницу. Несколько секунд он водит глазами по строчкам и откладывает ручку.
«Почему не помог? Я прямо сейчас могу…».
Филипп смотрит на дверь в свою комнату «временным» взглядом. Через пару секунд зайдёт отец. Если закрыть дверь – этого не произойдёт. Юноша вскакивает со стула, но неловко приземляется на стопу и падает. В приоткрытую дверь стучится отец.
– Сынок, чем занят?
– Да так… А что?
– Тихо у тебя. Обычно музыка играет.
Филипп быстро улыбается, встаёт и садится в кресло. Несколько секунд отец встревоженно смотрит на него, кивает сам себе и уходит. Даже спиной юноша чувствует, как волнуются за него родители.
«Не получилось», – встревоженно думает Филипп.
Следующую попытку он предпринимает за ужином. Просит маму приготовить на завтрак кашу, хотя отчётливо видит сырники. Затем проводит пол ночи, пытаясь найти «временным» взглядом момент, когда его лёгкие поразит болезнь. И засыпает в бесплотных попытках.
– Сынок, у тебя врач, помнишь? – спрашивает мама, мягко толкая Филиппа в плечо. Он просыпается и тут же подскакивает на кровати. Мама вскрикивает.
– Чем пахнет? – резко спрашивает юноша.
– Что?
– Чем пахнет, мам?
– Ой… Ты же кашу просил? А я забыла совсем.
>>>
– Интересно…
Игорь Лаврентьевич соглашается выслушать пациента. Филипп сбивчиво, но с каждой секундой всё более страстно рассказывает о видениях, «временном» взгляде и бесплотных попытках обнаружить момент, когда его лёгким подпишут смертный приговор. Юноша достаёт исписанный лист и передаёт врачу.
– Это вы сами записали?
– Да, вчера.
– Занятно.
Доктор встаёт, подходит к окну и смотрит в окно. Разговор застывает как холодный ноябрьский воздух в пять утра. Протерев пальцами глаза, Игорь Лаврентьевич возвращается к столу.
– Когда, говорите, у вас это началось?
– В день выписки, дома. Потом стало сильнее. Сейчас я более-менее научился этим управлять.
– Можете воспользоваться «временным» зрением прямо сейчас?
– Да.
Врач погружается в раздумья. Филипп, сгорбившись, сидит на кушетке, смотрит на Игоря Лаврентьевича.
– То есть вы утверждаете, что вот это – это вся ваша жизнь. От, условно, сегодняшнего дня до самого конца?
– Нет, не вся. И не до конца. Кажется, до шестидесяти восьми.
– Почему именно шестьдесят восемь?
– Не знаю.