остерегайся! Как бы я, подыхая, не звезданул тебя намертво. Как бы…
С лица Курганова лил пот.
– Знаешь что? Передохни-ка малость и приди в себя, – сказал Захар, вылез из-за стола, подошел к двери, приоткрыл ее и крикнул: – Зиновий Маркович!
Минут пятнадцать, не обращая внимания на Курганова, Большаков говорил со старым бухгалтером об оплате запасных частей для тракторов и комбайнов, об установлении денежных премий на снегозадержании, об очередной выплате колхозникам денег на трудодни. Затем долго толковали о расходах по культурно-просветительной части.
– В Ручьевку куплен аккордеон, в третью бригаду – чуть не целый струнный оркестр, для клуба четвертой – дюжина портретов и картина… Эта, с медведями, – перечислял Зиновий Маркович, загибая пальцы. – Для библиотеки только в нынешнем месяце книг закуплено – страшно подумать! – на пятьсот рублей. На пятьсот! Или на пять тысяч на старые деньги. Все, больше не дам! Ни на книги, ни на пианино.
– Какое еще пианино? – спросил Захар.
– Он не знает! – воскликнул Зиновии Маркович. – Да Шатрова Ирина мне уж с самого Нового года проходу не дает – пианино да пианино… Для клуба. Уже подсчитала, к твоему сведению, сколько мы нынче истратили на книги, спортинвентарь, гармошки-балалайки. Старательно считала. Как раз, говорит, остается на пианино. А я говорю: «Разве только на цветочные семена рубля четыре найду…»
О пианино Захар действительно слышал впервые. Значит, Ирина вела пока разведку на дальних подступах, скоро надо ждать атаки…
Наконец бухгалтер вышел. Курганов за это время в самом деле остыл, успокоился. Шапку так и не снял, только расстегнул полушубок. «Ну, упрямство, – отметил Захар. – Даже в этом».
– Так вот, Фрол Петрович, о чем я хотел с тобой… – проговорил Захар медленно. – Об наших с тобой отношениях, пожалуй, кончим раз и навсегда. Не молодые уж. Что произошло – Бог тому судья, как говорится… Что же, нелегко мне было. Да и тебе, вижу. Но… к старому возврату нет. Годы, годы ведь прошли, десятки лет. Все они перетерли, как жернова. Это первое…
– И второе есть?
– Второе – об сыне твоем, Митьке.
– Значит, и он тебе дорогу перешел? – недобро ухмыльнулся Курганов.
Захар неожиданно для самого себя вскипел, сжал кулаки:
– Черт возьми! Я, говорю, свое уже отжил почти, мне уже дорогу переходить некому и незачем… А вот другому кому-нибудь… Ты что, хочешь, чтоб он на тебя походил?!
Захар кричал, зная, что на Фрола кричать – все равно что в огонь лить керосин. Но не мог сдержать раздражения. Однако, к удивлению, Фрол не поднялся на дыбы.
– Что ж, это ты верно, – промолвил он, отворачивая глаза: – Кобель вырос.
– Так кто же его вырастил таким?
– Кто вырастил? – переспросил Фрол. – Кто? – И усмехнулся. – Чего теперь об этом…
Курганов сидел, уткнувшись глазами в пол. Захар смотрел не отрываясь на черный пластмассовый чернильный прибор, точно хотел дождаться, когда он побелеет.
– А ведь, наверно, Фрол, ты думал часто: «Вырастет сын, и все