женщины в дорогих одеяниях. Ароматный фимиам ласкал ноздри. Посреди мечети в окружении тридцати вооруженных мужей стоял на коленях и рыдал татарин в рваном халате и белой чалме. Выл от отчаяния, перемежая речь сурами, посыпая голову пеплом.
Воины выступили вперед, закрыли страдальца, обнажили сабли. Русские собрались в кулак, приготовились. Сошлись в молчаливой сече. Численный перевес быстро привел к разгрому. Палецкий рубил сверху хлипкого юношу, от души, с оттяжкой, тесня к воющему бедняку. Бедолага успевал только подставлять саблю, клинок гнулся все ниже к тюбетейке, узкие глазки бегали по сторонам. Силы покидали, следующий удар грозил стать последним, татарин взвыл по-русски:
– Не убивай меня! Полони и веди к царю своему! Получишь большие почести! Я – Зайнаш, правая рука хана, а в бедняцких одеждах сам хан Едигер!
Зайнаш отбросил оружие, упал на колени, склонил голову под милость или отсечение. Палецкий остановился, памятуя о приказе, заискрились очи в предвкушении высокой награды:
– Ведите казанского хана к царю!
Дмитрий поймал наваждение взгляда украдкой. Видение растворилось в гареме. Ринулся в гущу, растолкал женщин, вывел чаровницу. Крепкая рука мягко откинула хиджаб. Русичи разинули рты, присвистнули, зачесали каменные лбы.
Дразнящий взгляд с поволокой, черные волосы, нежные ушки с бриллиантовыми серьгами. Кожа, излучающая свет, манящие губки, бровки дугой…
– Царь! Царь! – доносилось с улицы.
А князь Палецкий тонул в глазах казанской жены.
Великокняжеский конь вышагивал парад. На ветру реяло знамя с образом Спаса и пречистой Богородицы – хоругвь Дмитрия Донского с Куликова поля. Слуги, подгибаясь, несли честной крест. Перед мечетью Иоанн спешился. Упал на колени, возблагодарил Творца, потекли скупые слезы. Поднявшись и преисполняясь радостью, воскликнул:
– О, сколько в единый час полегло людей за этот город! И не по глупости сложили казанцы головы – велика слава и красота сего царства!
Подошел к казанскому правителю, скрестил руки на груди, грозно осмотрел. Едигер, раздавленный поражением, сгорбился, уронил глаза в землю.
– Хана в тепло, сподручных в железо, – отрезал Иоанн.
Едигера усадили на коня, повезли в Царский стан, Зайнаша погнали на привязи.
– Други! – обратился царь к внемлющему войску. – На великое дело сподвиг нас Господь. Вознесем молитву Всевышнему за успех, дарованный сегодня! Три дня вам на разграбление! Берите все, что сможете унести. Царская же доля – ни единыя медница, ни полон, ничего! Токмо Едигер, знамена царские, да пушки градские.
Молодежь с улюлюканьем бросилась врассыпную, свита и ветераны не шелохнулись.
– Где воин, пленивший хана? – Царь обвел взглядом дружину.
Из мечети вышел Дмитрий, ведя за руку женщину, вновь закрывшую личико платком. Иоанн подошел, сердечно обнял князя, похлопал по спине:
– Спасибо, друже! Получишь награду великую. И храбрецы твои славные век проживут в богатстве и здравии!
– Благодарю,