эти тяжелые противные сапожищи. Мама никогда не отстанет, и будет ругаться, и ждать, пока я их не надену. Она говорит, что я заморожу ноги и не смогу родить.
В сенках у меня – ботиночки, я тихо прячу кирзачищи, и в школу бегу уже красивая.
Недавно я упала в школе. Хотела встать, а ноги не стали слушаться, как ватные у тряпочной куклы.
Евдокия Васильевна наша учительница сильно испугалась и заставила дворника нести меня в больницу. В деревне учительницу за глаза все зовут Ефтаксинья. У нас в деревне у многих есть прозвища.
Когда мама прибежала ко мне в больницу, я уже смогла встать.
Я рассказала, как прокатилась на закорках у дворника. Но маме было не смешно, и она сильно волновалась.
Из-за того, что я упала тогда в школе, меня и повезли в Глядены.
Мы с отцом приехали на вокзал, папа купил билеты и повёл меня к поезду. Я очень устала и всё – еще волнуюсь. Поезд длинный и металлический. От вагонов пахнет какой-то гарью перемешанной с мазутом, как от трактора и исходит жар, вагоны нагрелись на солнце.
Папа подал билеты и подсадил меня внутрь вагона. Коридор в вагоне узкий, а по бокам полочки, на которых стали рассаживаться люди.
Мне досталось место у окна, и я стала смотреть, как по перрону идут -торопятся люди, с рюкзаками, пайвами и всякими корзинами. Все суетятся. Папа ещё раз сказал, чтобы я не боялась и поезд тихонько качнулся. Мы поехали!
Как здорово. Поезд – это и большущая машина, и дом с колёсищами.
Вот приеду обратно, расскажу Люське. Люська поезд ещё не видела. А я уже еду. Рядом с нами сидит толстая тётка с мужем. Они о чём-то разговаривают с отцом. А я смотрю в окно, где мелькают деревья. Хочется спать.
Мы приехали в Алапаевск. В этом городе у папы живет знакомый, и мы будем у него ночевать, а потом уже поедем в Глядены.
Мой папа очень умный. Он много всего знает. Я удивляюсь, как он находит дорогу. С ним не страшно. Я хочу быть такой, как отец.
До войны папа работал мастером в городе Серове в ремесленном училище при заводе, учил студентов работать на слесарном станке.
У нас даже карточка такая есть, где папа работает за станком. Правда, фотография очень маленькая, с мою ладонь. На картинке он совсем молодой, в залихватской кепке и глухой рубахе. Жалко, что он стоит за станком и целиком его не видно. Станок большой, а папка не высокий.
Сейчас мой папка изменился, он стал очень взрослым и худющим. Мама говорит: «Война его доканала. Спасибо, что жив!»
Папка и сейчас всё время носит кепку, и летом, и осенью и даже зимой и с фуфайкой, и с пальто. В деревне все ходят в фуфайках. А у моего папки есть куртка «хулиганка». Он говорит, что в Ленинграде такие куртки называют «Москвички», а в Москве «Ленинградками». Курточка эта – длиной до талии, на широком поясе, с двумя большими карманами и подобием широкой кокетки спереди, скроенной из другого материала, нежели сама курточка. Хулиганку мама соорудила дома из нескольких старых вещей. Куртка служит альтернативой пиджаку.
Мой отец раньше был городским.
А ещё до этой работы в Серове с осени