вот будет номер, если я беременна и рожу ребенка, маленького Самборского? А может, сразу двух, близнецов, мальчика и девочку. Лет через десять, когда мы снова встретимся, скажу ему: «Познакомься, Костик, это твои дети – Коля и Нина». Хотя нет, я назову их совсем другими именами, которые у Самборских никогда не встречались.
Костя – это мой крест. Ничего не кончилось, несмотря на годы и на мои замужества. Мучительная любовь тлела подспудно, не случайно я опасалась, что все вернется. Все и вернулось.
Если это была детская любовь, то почему она длилась много лет, была тяжелой, сопряженной с тоской, суть которой в невозможности взаимности. Сколько же времени было потеряно для счастливой ерунды, ребячьих дел и игр? И если бы в результате этого я бы развивалась умственно или душевно, так ничего подобного… Зачем же все это со мной приключилось?
В детстве я понятия не имела о Костиной взрослой жизни, но неосознанно пыталась сократить непреодолимое расстояние между нами, узнать о нем как можно больше: подслушивала, подсматривала, приставала с дурацкой анкетой.
– Какой цвет ты больше всего любишь?
– Цвет а-а дофина.
– Что это такое?
– Не знаешь? Цвет какашек королевского наследника.
Цвет какашек? Ему правда нравится или прикалывается? Но в любом случае – интересный ответ, оригинальный.
– А какая музыка тебе нравится?
– Кошачьи концерты. Слышала за окном?
Опять шутка юмора.
– А оперу какую больше всего любишь?
– «Майская ночь, или Утопленница».
– Нет такой оперы!
– Есть. Спроси у мамы.
– А фильм?
– «Красная шапочка».
– Врешь!
– Конечно вру, потому что мой любимый фильм называется «Испепеляющая страсть». Но соплячкам такое не показывают.
– Опять, наверное, врешь? Ладно, а книжку какую любишь?
– Кулинарную! – смеется. – Отстань, пожалуйста.
Он часто надо мной подшучивал и откровенно смеялся.
До сих пор я пребываю в уверенности, что о моей любви даже тетя Нина не догадывалась. Я рисовала десятки его портретов. Печальные глаза, высокие скулы, впалые щеки, волнистые волосы. У Кости достаточно характерная внешность. Рисунки валялись повсюду, но это выдать меня не могло, потому что никто, даже родная мать, не могла признать Костю в моей интерпретации.
Терпеть не могу предрассудки и суеверия, не верю в реинкарнацию, но, размышляя над моим неистребимым чувством, не могу не вспоминать трагическую историю наших предков, наших тезок. Все, так или иначе, повторяется. У меня есть фотографии тех, прежних Софьи и Константина. И похожи мы с Костиком на них не только именами. «Вот так начнешь изучать фамильные портреты, уверуешь в переселение душ…» Что-то подобное говорит в русском сериале Шерлок Холмс, разглядывая старинные портреты Баскервилей. И не случайно меня словно током прошило, когда на даче Костя назвал меня забытым именем – Сонулькой. Дело в том, что в одной из открыток,