я видел в том, что я полукровка. Чуть-чуть от бордер-колли, немного от тенерифского бишона, капелька от ши-тсу – иногда мне казалось, что три собаки взялись одновременно управлять моим телом. Но, в отличие от меня, мои братья и сестры научились этому в самый день своего появления на свет. Мы походили друг на друга как капли воды: лохматые, с серыми пятнами на белой шерсти, с глазами, как у плюшевых мишек, но только мне не хватало устойчивости и резвости. Я чаще сидел и наблюдал за играми и кувырками, чем сам резвился со всеми, отчего чувствовал себя не по-собачьи. Я был не одинок, но я и не был рядом с другими щенками. Я мешал им в их играх и почти стеснялся того, что был рожден с лапами, каждая из которых была как будто сама по себе.
«Знаешь, чего я боюсь?» – спросил я однажды маму.
«Бешенства? – предположила она, чем озадачила меня. – Бешенство и ночь фейерверков. Это кинологический стандарт: собаки должны их бояться».
«На самом деле другого, – признался я. – Бездомности».
«Не лучше ли подумать о том, когда тебя будут кормить в следующий раз, – спросила она и принялась вылизывать меня. – Такой малыш, как ты, не должен забивать себе голову социальными проблемами».
«Я имею в виду, что, когда придет время нам уходить отсюда, никто не захочет взять меня, – пояснил я. – Мои братья и сестры такие симпатичные, а мне не хватает уверенности в себе. Если я не научусь делать что-то умное, то меня выбросят на улицу, и я буду побираться по помойкам».
Мама принялась вылизывать мне морду, и я не смог проговорить больше ни слова.
«Пенни не выгонит тебя, – наконец сказала она, кивнув в сторону женщины, которая стояла у плиты и кипятила чайник. – Она любит нас. Она позаботится, чтобы ты попал в хороший дом».
С самого раннего возраста каждый из нас знал, что скоро покинет это место. Мама жила здесь постоянно. Однако мы, щенки, мои братья и сестры и я сам, как только подрастем, должны будем пойти собственным путем со своими новыми хозяевами. Вся жизнь была у нас впереди.
«Кто же захочет взять меня?» – пробормотал я тихо.
«Ну, я знаю кое-кого», – отозвалась мама, но ничего больше не сказала.
Она заглянула мне в глаза. «Не нужно быть умным, чтобы быть собакой. Просто будь собой, и дай это увидеть другим».
Я выбрался из корзины, зацепившись когтем за плетеный край и звонко плюхнувшись на покрытый плиткой пол.
«Тебе легко говорить», – пожаловался я.
«Но так оно и есть, – сказала мама. – И прежде всего, надо перестать бояться. А теперь иди-ка к остальным и дай мне отдохнуть».
Я побрел прочь, размышляя над тем, что сказала мама. Тогда я еще не умел делать несколько дел сразу, а думать и шагать одновременно было для меня более чем сложным упражнением, и я тут же врезался в ножку стола.
Конечно, хорошо быть самим собой, но я был рожден паникером, и порой казалось, что единственное, что я умею делать хорошо, – это волноваться. Я обошел Пенни стороной на всякий случай, чтобы она не решила раньше времени, что единственное