определяют, кто достоин получить этот счастливый билет, а кто – нет? А кстати, многие ли сумели его получить? Думаю, вряд ли, раз у них такой скрупулёзный отбор… Похоже, российской научной мысли в ближайшие годы придётся нелегко…»
Тут, дорогой читатель, следует прояснить один важный момент… Не знаю, как вам, а мне безупречные люди не встречались. Не входил в их число и наш герой. Однако и негодяем в классическом понимании этого слова Валерий Степанович не был, ничего особо постыдного не совершал и был, в общем-то, почти таким же, как все остальные, с той лишь разницей, что иногда мог генерировать выдающиеся идеи, благодаря чему, собственно, и достиг тех вершин и званий, которыми теперь очень дорожил. Но последние годы, видимо, по причине внутреннего дискомфорта, Кукушкин испытывал трагический кризис идей, уныло буксуя в старых смыслах. Проект «О» стал для него вторым дыханием…
Когда Валерий Степанович затевал свой эксперимент, он понимал, что впереди его ждут различные бюрократические препоны, поэтому был готов хитрить там, где это было необходимо, ведь, в сущности, ничто человеческое, даже профессору, не было чуждо. Да, он был прозорлив, да, лукавил, но первостатейным лжецом Кукушкин не был. Скорее начинающим конформистом и немного идеалистом, всё ещё надеющимся сделать большую карьеру, оставаясь при этом обычным человеком. Поэтому лгал Валерий Степанович исключительно по обстоятельствам или же – исходя из крайней нужды. Пару раз прибегал к так называемой «лжи во спасение», но всегда ужасно мучился по этому поводу и даже ходил исповедоваться. Единственное, в чём нельзя было упрекнуть Кукушкина, так это в доносительстве, хотя несколько раз начальство намекало ему на «факультативную работу». Валерий Степанович внятно расставлял приоритеты и решительно отказывался от подобных предложений, так как служить был рад, а вот прислуживаться стеснялся… Больше к Кукушкину с подобными гнусностями не приставали. Однако и процесс его продвижения по карьерной лестнице заметно замедлился. Но профессор не отчаивался. Он трудился и думал о семье. Предпочитая «стуку» и подсиживаниям коллег безвредную мелкую ложь на благо родных, Валерий Степанович выбирал хоть и более долгий, но всё-таки менее постыдный путь, что тоже некоторым образом говорило о его своеобразной порядочности.
Когда пахнуло православием, Кукушкин мгновенно уловил новые веяния. Повальное воцерковление, начавшееся с властей предержащих и почему-то подозрительно напоминавшее тот самый процесс с рыбой, постепенно подступало и к научному сообществу. Не скрою, были отважные, что честно и смело сразу назвались атеистами, мгновенно оказавшись в чёрном списке нерукопожатных. А Валерий Степанович уже тогда постился и штудировал Завет!.. Он был одним из первых сотрудников Новосибирского Академгородка, кто добровольно отправился креститься… Удивительно, но через некоторое время учёному и в правду стало казаться, что он истинно верующий