Правда, не знаю, как отдавать.
– Я позвоню Норе, – сказала Настя.
Разговор с Норой занял пару минут.
– С тобой он работать отказывается, – Настя засмеялась и сказала, почему-то с грустью: – Помнит, видимо, про пидора. А мне обещал подкинуть работенку.
Мы разошлись. Она поехала к Норе, я – к Жженому.
Жженый был в кабинете один. У него, видите ли, свой кабинет. А говорят, они вдесятером за одним столом ютятся. Кабинет, впрочем, так себе: письменный стол, сейф в углу и несколько стульев.
– А, почтеннейший! Вот и вы в наших краях, – запаясничал Жженый. – Ну садитесь, мил-человек.
Я сел и отчего-то все время глядел на стол. Круглый стол овальной формы, вертелось в голове. Хотя стол был самый обыкновенный, прямоугольный. Заурядный госучрежденческий стол.
Жженый внимательно меня разглядывал. Долго. Я догадался, что он смотрит на куртку. Я, естественно, был в другой, не в той, от которой отлетела пуговица. Похожей пуговицы мы с Настей не нашли и запрятали куртку подальше. Настя в целях конспирации решила выкинуть ее в мусоропровод, но я сказал, что на такой конспирации люди и палятся. Настя сказала, что я жмот. Подумала, мне куртки жалко. Черт с ней, лишь бы отстала.
– А где же ваша куртка? – спросил Жженый.
С места в карьер. Я, признаться, опешил:
– У меня много курток.
– Но эта совершенно новая.
– Я иногда покупаю себе куртки.
– Зачем, если у вас их много?
Провались ты пропадом, мудак, со своими примочками. Я молчал, не зная, что ответить.
Жженый рассмеялся.
– Да что вы так напряглись, мил-человек, не ровен час, в истерике забьетесь. Не люблю, знаете ли, истерик. Я же с вами не о куртках собрался говорить, есть вещи и посерьезнее.
Куда уж серьезнее.
– У вашего Ашота Гркчяна… – начал Жженый.
Я собрался было вспылить, почему, мол, моего, но вовремя заткнулся.
– У вашего Ашота Гркчяна был лучший друг. Гурген Аванесян. Так вот он пропал.
– Как пропал?
– Почему вас это так удивляет?
Я ненавидел его. А еще больше себя. Соберись с мыслями, придурок, не задавай идиотских вопросов, веди себя естественно.
– Может, вы забыли, Петр Пафнутьевич, но я веду это дело.
– Я тоже.
Жженый расхохотался. Не одними губами, как раньше, а совершенно омерзительно: губами, левой щекой и правым глазом. Честное слово. У дьявола мог бы быть такой секретарь, вспомнились мне чьи-то слова.
– Понимаю, понимаю, мил-человек, поэтому и говорю вам. Совершенно, так сказать, конфиденциально, дабы вы использовали в своих материалах.
– Одно с другим не вяжется.
– Что не вяжется? – Жженый искренне удивился. Искренне. То есть – по-человечески. Наконец-то.
– Конфиденциальность с использованием в материалах.
Жженый опять рассмеялся. На сей раз по старинке – одними губами.
– Вот и вы, мил-человек, меня подловили.
Когда ты-то меня подлавливал, сука? На чем?
Жженый резко распахнул папку, достал фотографию и положил передо мной.
– Вам знаком этот человек? –