не знаю, каких впечатлений поднахватался папенька на избирательном участке… и отсутствовал, вроде, недолго. Но вернулся уже принявши на грудь и с порога принялся ораторствовать:
– Я утверждал и буду утверждать: нашим фантасмагорическим настоящим мы в значительной мере обязаны тому интеллигентствующему быдлу, которое, изнывая от сладостных предчувствий, вещало нам – просто быдлу – о розовом колбасно-сосисочном рае.
Был, помнится, у Горького, в пьесе «На дне» такой персонаж, Сатин. Если бы не разница во времени, я бы с кем угодно поспорила, что прообразом Сатина был мой папаша!
Вообще-то, впечатлений от выборов ему традиционно хватало на день-два, не больше, но на этот раз его переклинило не на шутку.
За время предвыборной кампании он собрал целую коллекцию самоклеящихся листовок, красивых таких, глянцевых. А когда я во время уборки попыталась выбросить этот хлам, не на шутку рассердился. Нет, ну иногда мой продвинутый папаша уподобляется папуасу!
В тот же день он любовно оклеил агитационным мусором внутреннюю сторону двери сортира. И потом не менее полугода, прежде чем отправиться с газеткой в местечко уединенных размышлений, повторял: «Пойду-ка волеизъявлюсь!»
Любка
И снова я иду дорожке мимо моей родной школы.
На земле – каша из вчерашнего снега и позавчерашней грязи. В голове – не намного лучше, но есть хотя бы одна нераскисшая мысль: хочется домой, где, как говорится в рекламе, сухо и комфортно. Какого черта я сразу же не отправилась прямиком домой?
В февральском небе, таком ярком, какое не снилось даже художнику Грабарю, висит на едва заметной проволоке, протянутой меж двух столбов, убогонький жестяной самолетик. Маленькое рыжевато-коричневое пятнышко на безупречной лазури. Когда-то на уроках начальной военной подготовки мальчишки стреляли по этому самолетику. Мишень, отслужившая свой срок и забытая, настолько никому не нужная, что ее даже не потрудились снять. Но я почему-то люблю этот самолетик. Проходя мимо, киваю ему, как старому приятелю.
Вспоминается: этой вот дорогой Лешка, первая любовь моя, первое разочарование, провожал домой свою подружку Катьку, а я шла по параллельной и бросала на них украдкой ревнивые взгляды. Разумеется, и Лешка, и Катька обо всем догадывались… да что догадывались – знали. Думаю, моя ревность доставляла им истинное удовольствие. А мне, маленькой и глупой, казалось тогда, что мои мучения будут длиться вечно, как адское наказание нераскаявшемуся грешнику. Но вот прошло десять лет, и из них не меньше девяти – без каких бы то ни было мыслей о Лешке. Даже странно: все было таким…. Ну, настоящим, что ли… или только казалось? – да кто теперь разберет! А рассеялось в одночасье, утратило, как выразился бы мой заумный папаша, эмоциональную значимость.
А что в жизни вообще – настоящее?
Для маленькой девочки любая сказка – реальность. Для взрослого даже деньги, которые он держит в руках, – вода. Неравноценная замена!
В душе я так, наверное,