шляпа, кафтан на нём серый, не новый, штаны да чулки – если бы не хромота, под такой «портрет» можно было определить целую прорву людей мужеского полу.
На вопрос «из господ он был али из слуг», солдатка уверенно заявила, что «чей-то слуга, но точно не мужик».
Солдатка стала приглашать Елисеева в дом, напирая плечами и грудью. Юноша вежливо отказался, стараясь не обидеть деваху, и тишком-тишком вернулся к Алунтьевой.
Женщины уже начали пили кофий. Чашка, предназначенная Елисееву, остывала.
Дотоле Ивану уже приходилось пробовать этот напиток и никаких чувств, будь то восхищение или отторжение, он у него не вызывал. Матушкин квас был куда ядрёней и бодрил, особенно после парной, в разы лучше. Но кухарка Алунтьевой приготовила кофий иным, не знакомым Елисеевым способом, и сегодня Иван отхлёбывал ароматную горьковатую жидкость с удовольствием. Хотя, положа руку на сердце, виной всему скорее была одна особа, сидевшая напротив. Сия особа сверкала васильковыми глазками, улыбалась жемчужными зубками и не говорила, а журчала, будто ручеёк.
– Что, милостивый сударь, не зря на двор выходили? – вопросила Алунтьева.
– Не зря. Кое-что удалось углядеть. По всем моим разумениям, котика вашего похитили, – не стал лгать пожилой женщине Елисеев.
Та снова пустила слезу. Екатерина Андреевна с укоризной поглядела на копииста, достала большой шёлковый платочек и подала Анне Петровне утираться. Иван снова почувствовал себя сконфуженным, хотя двигало им лишь желание говорить правду, ничего не утаивая. В конце концов, кот – всего лишь животина. Долго по нему убиваться не стоит.
Алунтьева думала иначе и потому заплакала навзрыд. Тут-то Ивана и прогнали снова на улицу, дабы больше не расстраивал Анну Петровну и позволил старушке успокоиться.
Надо сказать, что Елисеев и сам искал повода оказаться снаружи. Слёзы в три ручья довели его до зубовного скрежета.
Турицын для поддержки духа покуривал трубочку. Иван уже начал сожалеть, что сей привычки не имеет.
Он стоял на крыльце и глядел на дорогу. Из состояния глубокой задумчивости его вывело покашливание за спиной. Иван обернулся и увидел человека в неловко сшитом камзоле (будто с чужого плеча), весьма приветливого и знакомого с учтивыми манерами. Прибыл он пешком, без экипажа. Был полноват, но не чрезмерно.
– Павел Семёнович Алунтьев, – представился человек. – Могу знать, кто вы, и по какому случаю находитесь на крыльце дома моей тётушки?
– Так вы племянник Анны Петровны? – обрадовался Иван.
– Так точно-с, племянник, – не стал отпираться Павел Семёнович. – Однако простите, я не услышал ответов на мои вопросы.
– Иван Елисеев, прибыл из Тайной канцелярии с поручением к вашей тётушке в связи с некоторыми чрезвычайно деликатными обстоятельствами.
– Неужто моя тётушка чего-то натворила? – удивился Алунтьев. – Да полноте вам, должно быть произошло недоразумение. Не могла Анна Петровна набедокурить до того, чтобы по её душу прибыли аж из Тайной канцелярии. Какие в её