Алан Брэдли

Копченая селедка без горчицы. О, я от призраков больна (сборник)


Скачать книгу

терла лицо, жутко размазывая жженую пробку. Я чуть громко не рассмеялась, но вовремя поняла, что она творит. В попытке вызвать сочувствие она растерла краску так, что получились темные театральные круги под глазами.

      Мегера! Как актриса, гримирующаяся прямо на сцене, смелое, нахальное представление, которым я не могла не восхититься.

      Отец завороженно смотрел. Как человек, зачарованный коброй.

      – Ты в порядке, Флавия? – спросил он, все еще стоя на третьей ступеньке снизу.

      – Да, отец, – ответила я.

      Я чуть было не добавила «Спасибо, что спросил», но вовремя остановилась, боясь перестараться.

      Отец молча окинул печальным взглядом каждую из нас по очереди, как будто в мире не осталось подходящих слов.

      – В семь часов будет совещание, – наконец сказал он. – В гостиной.

      Бросив последний взгляд на нас, он развернулся и медленно побрел по лестнице вверх.

      – Дело в том, – говорил отец, – что вы, девочки, просто не понимаете…

      И он был прав: мы не больше понимали его мир, чем он наш.

      Его мир был миром конфетти: ярко раскрашенная вселенная королевских профилей и живописных видов на липких клочках бумаги; мир пирамид и линкоров, шатких висячих мостов в отдаленных уголках земного шара, глубоких гаваней, одиноких сторожевых башен и изображений голов знаменитых людей. Проще говоря, отец был коллекционером марок, или филателистом, как он предпочитал себя именовать и чтобы его именовали другие.

      Каждый миг своего бодрствования он тратил на то, чтобы всматриваться в клочки бумаги через увеличительное стекло в вечном поиске дефектов. Открытие единственной микроскопической трещинки на эстампе, из-за чего на подбородке королевы Виктории мог появиться нежеланный волосок, приводило его в восторг.

      Сначала будет официальное фотографирование и экстаз. Он принесет из кладовки и установит в кабинете треногу, древний пластиночный фотоаппарат с особенным приспособлением, именуемым макроскопической линзой, позволяющей ему снимать крупный план образца. В результате после проявки получалось изображение, достаточно большое, чтобы занять целую книжную страницу. Иногда, пока он радостно проделывал эти манипуляции, мы, бывало, улавливали напевы из «“Пинафора” ее величества» или «Гондольеров»[13], дрейфующие по дому, словно беженцы.

      Затем наступал черед письма, которое он отсылал в журнал «Лондонский филателист» или аналогичные места, и вместе с ним приходил черед кое-каких чудачеств. Каждое утро отец начинал приносить к столу кучи писчей бумаги, которые усердно исписывал, страницу за страницей, бисерным почерком.

      Неделями он бывал недоступен и оставался таковым до того момента, пока не дописывал последнее слово на тему «лишних усов» королевы.

      Однажды, когда мы валялись на южной лужайке, глядя в голубой свод идеального летнего неба, я сказала Фели, что отцовские поиски несовершенств не ограничиваются марками, а временами распространяются на его дочерей.

      «Захлопни свой грязный рот!» – отрезала она.

      – Дело в том, – повторил