у колодца, опершись руками на край, смотрит вниз. И голос ее теперь усилен эхом. Красивый. Невыносимо красивый…
– Эй, уважаемая! – Сотник стоит на месте, и по его грубому, простоватому лицу видно – идти туда, к колодцу, ему не хочется. Так же, как и ей самой. – Уважаемая, а что это вы на ночь глядя делаете в таком глухом месте? И где ваша…
Он хотел сказать «корова» – Марьяна это поняла каким-то обострившимся внутренним чутьем, – но не сказал, замер с открытым ртом.
Женщина, серый силуэт на фоне темноты, словно их и не слышала. А может, и не слышала. Женщина была занята чем-то очень важным, чем-то, что не позволяло ей отвлекаться на такие пустяки.
Скрежет веток о землю, развевающиеся по ветру серые одежды – и вот она уже не возле колодца, а на самом его краю. Стоит, балансируя, как канатоходец, пошатываясь, то ли от ветра, то ли от слабости, раскинув в стороны руки.
– Эй! Ты что надумала?! Стой, погоди! – Морган бросается вперед, забыв отпустить руку Марьяны, силой волоча ее за собой. – Осторожно!
Они бегут в непроглядной темноте. Трава оплетает их ноги, не пускает. Ветки деревьев, те самые, что скребли землю, стремятся ухватить за волосы, не подпустить к колодцу, к женщине, балансирующей на его краю.
– Охренеть… – Сотник задыхается от быстрого бега. И боится. Теперь, когда все чувства обострены до предела, Марьяна ощущает их страх, как свой. – Морган, мы не успеем.
…И они не успели.
Песня, колыбельная, которая не может успокоить и усыпить, которая может лишь одно – приблизить к смерти, затихает, обрывается на самой высокой ноте. Тонкие руки безвольно опускаются. Ветра больше нет, а есть тишина. И набатный бой, доносящийся из недр старого колодца.
Бом…
Бом…
Бом…
Прежде чем прыгнуть в колодец, навсегда попрощаться с этим миром, женщина оборачивается, смотрит на Марьяну.
Ее лицо… Вспышка света в кромешной темноте. Такая яркая, что больно смотреть и больно жить.
А еще крик – громкий, пронзительный, нечеловеческий, рождающий ветер…
Жизнь Моргана была устроена так, что редко выходила из-под контроля. А точнее, почти никогда не выходила. С раннего детства он научился контролировать если не обстоятельства, то хотя бы свое отношение к ним. Но сейчас, в этом старом саду, в призрачном свете луны, все летело в тартарары: и его самообладание, и обстоятельства, и женщина, собирающаяся спрыгнуть в колодец.
Он понял это сразу, потому что других вариантов просто не было. Если кто-то посреди ночи забрался на бортик колодца, если этот кто-то болен душой и видит мир в сером цвете, другого исхода не может и быть. Но он должен попробовать, должен попытаться ее остановить! Даже если понимает, видит с ясной отчетливостью, что сделать ничего невозможно, колесики неизбежности уже запущены.
Хаврошечка… Такое смешное имя и такая нелепая, неправильная смерть. Такая же неправильная, как женщина на краю колодца, как сам колодец и окружающие его со всех сторон старые деревья.
Перед тем как уйти, спрыгнуть вниз, женщина обернулась.