ключевой момент. Ответом мне был открытый, светлый взор голубых, как небо, глаз, контрастно обрамлённых длинными чёрными ресницами. У меня самого не было ни ресниц, ни век.
Правда, последнюю деталь, спустя некоторое время к своему образу я всё же добавил. С помощью неё проще было имитировать людские эмоции на собственном белокаменном лике.
«Знаешь, Мигель, – уже мягче заговорил я. – Мне… даже нравится твоя способность чувствовать и эмоционально переживать каждый момент настоящего. Вероятно потому, что сам я некогда был этой способности лишён. Теперь для меня то качество, от которого вы так стремитесь избавиться, возвышая дух, именно эта особенность стала самой священною и желанной. Мне нравится быть живым, мой ученик, живым в плане ощущений и переживаний. Не гуру, достигшим просветления, но простым человеком. Плакать, смеяться, испытывать страх и смятение, надеяться… У вас, у людей, я, кажется, научился… мечтать. Ведь мечты – не что иное, как порождения желаний. А желания – чувственный аспект человеческой жизни. Мечты бывают возвышенными и альтруистичными или же прагматичными, обусловленными эгоизмом. Так или иначе – это удивительная способность! Для меня каждый миг на этой планете – величайшее чудо. Наблюдая за тобой, я не перестаю учиться тончайшим граням ваших эмоций. Те воплощения, что я прошёл в человеческих формах, не в счёт – это были лишь печати забвения, ловушки для моих воспоминаний. Из опыта подобного рода я почти ничего не усвоил. Только вновь став собой, вернув изначальную индивидуальность, я начинаю познавать этот мир изнутри. Твоё присутствие играет в этом процессе большую роль. «Docendo discimus»[12]. Равно как и я твой, ты – мой Учитель».
Я, благообразно склонив голову, едва заметно улыбнулся бледными губами, глядя на своего ученика, смущённого подобным признанием. В его немного растерянном взгляде передо мной разворачивался удивительный мир непознанного сокровенного Таинства, которое я назвал Человечностью. Я замер, прислушиваясь к чудной мелодии Жизни – бытия, равно осенённого сознанием и чувством. Юноша же в смятении глядел на меня, и я отчётливо видел вопросительную интонацию в точёных чертах его лица: как может он, смертный, научить меня, всеведающего странника, хоть чему-то, пускай даже и малому? Он себя явно недооценивает, – подумалось мне. Было в этих задумчивых, слегка изумлённых глазах и нечто неуловимое, но я не сумел угадать призрачный оттенок ускользающей эмоции. Мне вдруг захотелось поразмыслить обо всём об этом наедине с собой.
…Лёгкий порыв ветра, срывающий янтарную листву с деревьев в парке, отвлёк Мигеля от созерцания моего лица, а когда он вновь обернулся, меня в поле его зрения уже не было. Я издали наблюдал, как недоумённо молодой человек оглядывается по сторонам, слушал шелест его запылившегося от городской копоти старого пальто и то, как мой ученик окликнул меня этим странным, но ставшим уже таким родным, именем. Именем – криптограммой. Я ощущал себя в тот момент