догадалась, что она не спит?
– Сердцем услышала. Тише, тише, малышка, мама с тобой!
– У нее пеленка мокрая.
– А мы ее сейчас поменяем!
Абигайль с улыбкой погладила дочку по щеке. Клодина – ее выигранная битва. Абигайль радовалась, что няней ее дочери стала давняя подруга: рядом с ней она отдыхала душой от холодного недоброжелательства, которое источала семья Люсьена.
– Ложись спать. Я ее покормлю, и она спокойно проспит до утра.
– Ну что она за золотко! – Клодина взъерошила непослушные кудряшки Мари-Роз. – Знаешь, если я тебе здесь не нужна, пожалуй, схожу-ка на реку. Вдруг встречу Джаспера, – добавила она с лукавым огоньком в темных глазах. – Я ему сказала: может, мне удастся улизнуть, так что пусть подождет на берегу около полуночи.
– Надеюсь, он на тебе женится!
– Женится, конечно, куда денется! Так я схожу прогуляюсь часок-другой. Ты не против, Абби?
– Я-то не против – а вот ты смотри, на сырой травке с Джаспером не подхвати чего-нибудь посерьезнее простуды! – сказала Абигайль, доставая из комода чистые пеленки и детское белье.
– Не тревожься! И двух часов не пробьет, как я ворочусь. – В дверях она остановилась, оглянулась на Абигайль. – Слышь, Абби! Когда мы еще девчонками были, тебе небось и во сне не мерещилось, что в один прекрасный день ты станешь хозяйкой этого дома?
– Я здесь не хозяйка. – Она пощекотала пяточки Мари-Роз, и малышка довольно загулила. – А хозяйка еще всех нас переживет – мне назло!
– Да уж, с нее станется! И все-таки однажды ты станешь хозяйкой Дома Мане. Как же тебе повезло, Абби! Вот уж воистину счастье привалило – и по заслугам!
Дверь закрылась – мать и дитя остались вдвоем в комнате. Абигайль надела на дочь чистый подгузник, распашонку, пощекотала ей животик – и счастливо рассмеялась, когда малышка улыбнулась ей в ответ. Потом опустилась в кресло и приложила Мари-Роз к своей обнаженной груди. Крохотный жадный ротик, первые быстрые, решительные глотки – и неописуемое ответное движение в глубине ее существа. Абигайль вздохнула. В самом деле – до чего же ей повезло! Люсьен Мане, наследник Дома Мане, прекрасный принц из сказки, взглянул на нее – и полюбил с первого взгляда.
Склонив голову, она взглянула на дочь. Поглощая материнское молоко, Мари-Роз не отрывала глаз от ее лица; меж бровками у нее застыла крошечная морщинка сосредоточенности.
Хорошо бы глаза у нее остались голубыми, как у отца, думала Абигайль. Сейчас Мари-Роз соединяла в себе родительские черты: буйные, непослушные черные кудри, как у матери, отцовские глаза и молочно-белую кожу. Сама Абигайль о таком белоснежном личике могла только мечтать: ее кожа была смугло-золотистой, как у всех каджунов[2].
«Моя девочка возьмет самое лучшее от нас обоих, – думала она. – У нее все будет самым лучшим…»
Да, у нее будет все. Не только деньги, не только величественный особняк и положение в обществе – хотя теперь, узнав вкус богатства, Абигайль хотела того же для своих