если вы ушли со сцены еще до ее рождения? – хмыкнула я, дивясь бабкиной наивности.
– А репутация? – хмыкнула та в ответ. – Репутация, милая, живет в веках…
– Милана Теодоровна, – сказала я. – У вас мания величия. Вы бы хоть подумали… – тут я махнула рукой и продолжила: – Девица к вам устроилась по чужому паспорту. Не удивлюсь, если вы, разомлев от наглой лести, даже на документы не потрудились взглянуть. А между тем…
Тут бабка рухнула на подушки, прижав ладошку к груди, как всегда перепутав левую сторону с правой, и глаза закатила. А я забеспокоилась, зря я так, чего доброго, старушенцию и впрямь удар хватит.
– Кругом аспиды и вороги лютые, – скороговоркой выпалила она упавшим голосом. – Обложили бедную старушку со всех сторон, на богатство мое зарятся, пригрела на груди змеюк немерено…
– От змеюк есть верное средство, – сказала я. – Наводить справки о тех, кого нанимаешь.
– Много проку, – неожиданно весело фыркнула Теодоровна. – Смотрела я твои бумажки, и что? А Сонька мне сразу не понравилась. По дому шарит, везде свой нос сует… А неряха, Господи прости, да и готовит как мой Витя… Дура рукожопая.
– Это что-то новенькое, – покачала я головой. – Скоро с вами без словаря разговаривать будет невозможно.
– А чего непонятного-то? – скривилась бабка. – Руки из жопы у нее росли. Потому и выгнала. А что по дому шарила, так пусть. Вы-то не лучше. Надька, лахудра, так и вьется возле двери, что в другую половину дома ведет. Небось думает, там золото-бриллианты. Да и ты в шкафу шаришь, будто я не вижу, – тут я густо покраснела, а бабка довольно усмехнулась.
– В шкафу я шарила совершенно с другой целью. Пыталась установить некоторые факты вашей примечательной биографии. Может, я о вас книгу написать хочу. А Любка, которая Надька, между прочим, не золото-бриллианты высматривает, а боится, что вы в запертой половине скелетов держите.
– Почто мне скелеты?
– Не почто, а с умыслом, – поправила я, с удовлетворением отметив, что последнее мое замечание бабку задело. – Любка считает, что, раз домработница исчезла, а паспорт ее завалился за холодильник, значит, ее следует поискать за закрытой дверью.
– И как только таких дур земля носит, – покачала головой бабка. – Ладно, – махнула она рукой. – От Соньки я давно избавилась, если паспорт не ее, то и возвращать его нужды нет… И это все твои новости? – Я только головой покачала в крайней досаде. – Иди, – сказала бабка. – Буду о вечном думать да внучка ждать. Как считаешь, объявится Андрюшенька? Должен… все-таки я ему бабка. Дождется, завещание перепишу… – рявкнула она и швырнула в меня подушкой, но угодила в Пушкина, который все это время сладко спал в кресле. Кот взметнулся ввысь, грохнулся на пол и с громким воплем совершил круг почета: с ковра на спинку дивана, потом на шкаф, оттуда прыгнул на бархатные шторы, завис на мгновение и рванул к двери, которую я предусмотрительно открыла. – Смотри, как носится, шельмец, – задумчиво произнесла бабка. – А ведь ему годков десять будет. По кошачьим меркам мой ровесник.
– Ну,