ничего плохого! Неужели я стала бы просить вас о чём-то, что не понравилось бы Господу? Вы же знаете: все здесь возносят молитвы сеньору Христу и доне Марии! Если бы вы разрешили это, ваши рабы без конца поминали бы вас в молитвах…»
На молитвы черномазых Луису было абсолютно наплевать, но ему хотелось порадовать Мечу. Поразмыслив, он разрешил барабаны и пляски по воскресеньям, чем вызвал у Мечи такой всплеск благодарности, что они вдвоём три дня не вылезали из постели. В глубине души Луис надеялся, что матушка на небесах не предаёт его за это анафеме. Чтобы унять свою совесть, он сам однажды пришёл посмотреть на пляски рабов. Всё было так, как он и думал: обезьяньи прыжки под беспорядочный грохот. Отвратительно, спору нет, – но ничего безбожного. И Луис успокоился.
Каждый вечер Меча ставила на стол у их постели стакан вина. Луис удивлялся: почему обычная мадера после прикосновения Мечи начинала пахнуть мёдом, перцем и чем-то ещё, непонятным, острым и свежим, как кожа самой Мечи?.. Почему её вкус делался странным?
«Ты, верно, хочешь меня отравить?» – смеясь, спрашивал он.
«Как страшно шутит сеньор… – невольница прижималась к нему горячим, гибким телом, чуть слышно смеялась. – Сеньор совсем не любит свою Мечу, совсем ей не верит… Разве Меча не знает, что её ждёт после смерти сеньора?»
Да, она знала. И Луис верил ей.
… И вот – сегодня среда, Мечи нет рядом, смятая постель пуста, а в окно врывается барабанный бой! Луис вскочил. Машинально нащупав рядом с собой ружьё, принялся вспоминать, что они с Мечей делали перед сном. Что… То же, что и всегда! Пили вино, смеялись, любили друг друга… Потом он уснул, уронив голову на горячую, влажную от пота грудь негритянки, уснул под её тихий смех и бормотание молитвы. И вот теперь – сидит один в спальне и смотрит на пустой стакан, из которого пил вино перед тем, как опрокинуть хохочущую Мечу на постель… Стакан! Святая Мадонна!
Протянув руку и сам удивляясь непослушности пальцев, Луис взял стакан и убедился – не тот. Меча приносила вино всегда в одном и том же стакане – тонкого, мутного венецианского стекла. Этот же был глиняный, грубый, с отбитым краем. На дне его ещё оставалось вино. Луис понюхал его. Терпко пахло мадерой. И только. Ни свежей горечи, ни привычной уже остроты не было. Это было самое обычное вино. А за окном сходили с ума барабаны, и глухой, угрожающий рокот пронизывал слух Луиса. И страх, животный страх иглой входил в сердце.
«Меча!» – позвал он одними губами, чувствуя испарину на спине. И судорожно сжал вспотевшей ладонью ружьё, когда дверь со скрипом приоткрылась и…
– Сеньор Луис! – На пороге стояла Долорес. – Проснитесь, сеньор!
Тут уже Луис испугался не на шутку. Впервые Долорес осмелилась без зова войти в хозяйскую спальню.
– Что случилось? – Он старался говорить как можно небрежнее. – Ты сошла с ума? Где Меча?
– Эта ваша Меча! – воздела руки старуха. – Эта Меча, будь она проклята! Я всегда говорила, что она еретичка и ведьма!