Ану позвали с другого конца зала, и она удалилась – величественная, как фрегат под всеми парусами. Эва растерянно посмотрела на товарищей. Поспешно спросила:
– А вы видели инсталляции нашего Даниэла? Во-он там, у дальней стены, целых четыре! «Человек в мире машин», «Женщины», «Энкарнасьон» и…
Несколько человек вежливо покосились в указанном направлении, но ни один не тронулся с места. Профессор Жантос не стал даже оборачиваться, увлечённо изучая статуэтку Огуна. Краем глаза Эва увидела застывшее лицо Даниэла.
Через полчаса студенты покинули выставку и весёлой, гомонящей толпой выкатились на залитый солнцем университетский двор. Стоял конец ноября, тёплый и ласковый. Не за горами были экзамены, каникулы, свобода, Рождество.
– Эва! Эва! Сеньорита Эва Каррейра!
Эва, идущая рядом с насупленным Даниэлом, обернулась. За ней через весь двор бежала Ана Мендонса.
– Эвинья, я забыла тебя спросить: почему ты до сих пор не выставила свои картины?
– Ана… – тяжело вздохнула Эва, – Ну сколько, ей-богу, можно…
– Я знаю, что говорю, дочь моя! Посмотри, какой успех у статуэток! Там твоего Огуна, между прочим, уже покупает профессор Жантос! И ругается, как портовый грузчик, что у него нет с собой достаточно денег! Уже велел мне никому его не продавать, снять с выставки, и завтра с утра он его заберёт! Это настоящий успех, моя дорогая! Непременно принеси мне картины, я ещё успею их выставить!
– Нет, Анинья, – тихо, но решительно возразила Эва. – Акварели я выставлять не буду.
– Но по-че-му?! – воздела к небу руки Ана. – Они же прекрасны! Я видела своими глазами! Ты же знаешь, какая я вредная, я никого не хвалю просто так! Я тебе ещё месяц назад сказала, что «Шанго, спорящий с Йанса» – это шедевр! Да, шедевр, и не спорь, дочь моя! Я его тогда сфотографировала и показала отцу – и он до сих пор не верит, что тебе всего девятнадцать лет!
– Анинья, хватит, ты свихнулась! – Эва боялась даже посмотреть на стоящего рядом Даниэла.
– Да, да, конечно, и папа тоже свихнулся! – парировала Ана. – И весь выставочный комплекс «Андраде» в упор не видит, что их председатель – полоумный!
– Ана, это моё решение. Статуэтки неплохи, я согласна… но живопись ещё незрела. Я не готова её выставлять, – упрямо повторила Эва. – Когда почувствую, что можно, – сама принесу тебе всё, что у меня есть. Обещаю. Но не сейчас.
Ана в упор посмотрела на неё. Эва спокойно выдержала этот взгляд.
– Что ж, как знаешь, – пожала плечами сеньорита Мендонса. – Но запомни: с твоей стороны это страшная глупость! Страшная!
– Не сердись, – Эва примирюще коснулась её локтя. – Я ценю твою заботу. Передай мою благодарность дону Мендонса.
Ана величаво кивнула и, расправив подол платья цвета ванильного мороженого, удалилась в сторону студенческого кафетерия.
– По-моему, она скоро перестанет влезать в свои любимые белые одежды, – тихо сказал Даниэл. – Тебе не кажется, что наша Ана просто глупа как индюшка?