как настоящий африканец.
Он развернул еду и начал засовывать куски в рот руками и пережевывать так, чтобы рассмешить ее, и она рассмеялась.
– Я тебе говорила, чтобы ты не жевал, как козел – ням-ням-ням. Туфия![46] – сказал она, щелкнув пальцами, и расхохоталась.
Но он продолжал есть, покачивая головой и облизывая губы.
– Что ж, может быть, мы с тобой как-нибудь отправимся вместе за границу.
– За границу? Зачем?
– Чтобы ты посмотрел, как устроен мир, и перестал дикарствовать.
– О'кей, мамочка.
Он завел двигатель, и они отправились в путь. Они едва выехали из города, как ему стало не по себе. Его желудок уступил дикому напору, и он пукнул.
– Господи! Ньямма![47] – вскрикнула она. – Нонсо!
– Извини, мамочка, но я…
Следующий выхлоп заставил его замолчать. Он спешно съехал на обочину.
– Мамочка, мой желудок, – выдохнул он.
– Что?
– У тебя есть бумага? Туалетная?
– Да, да.
Она схватила сумочку, но не успела достать бумагу – он вытащил платок из кармана под дверной ручкой со своей стороны фургона и бросился в кусты. Чукву, он почти разорвал на себе брюки, когда отбежал на значительное расстояние в лес, а когда он их все же опустил, его испражнения ударили по траве с убийственной силой. Я встревожился, потому что с ним ничего подобного со времени детства не случалось.
Когда он поднялся, испытывая облегчение, его лоб покрылся влагой, словно после дождя. Ндали вышла из фургона, она стояла у входа в кустарник, держа рулон бумаги, от которого оставалась половина.
– Что случилось?
– Мне вдруг понадобилось посрать, – сказал он.
– Боже мой! Нонсо!
Она снова рассмеялась.
– Ты почему смеешься?
Она с трудом проговорила:
– Посмотри на свое лицо – ты весь в поту.
Они не проехали и пятнадцати минут, когда он снова бросился в кусты. На сей раз бумага была при нем, и испражнился он с такой силой, что полностью обессилел. Он закончил и через некоторое время опустился на колени и уцепился за дерево. Я никогда не видел, чтобы подобное случалось с ним прежде. И поскольку я давно научился смотреть на отходы его жизнедеятельности, я не видел в них ничего необычного, хотя он был убежден, что у него понос.
– У меня настоящий понос, – сказал он Ндали, вернувшись в фургон.
Ндали рассмеялась еще громче, он присоединился к ней.
– Наверно, это из-за угбы. Не знаю, что они напихали внутрь.
– Конечно, ты не знаешь. – Она рассмеялась еще сильнее. – Вот почему я не ем где попало и что попало. Ты ведешь себя как настоящий африканец.
– У меня какая-то усталость.
– Выпей воды и моей «Ла Касеры» и отдохни. Я поведу.
– Ты поведешь мой фургон?
– Да. А что в этом такого?
Он, хотя и удивился, позволил ей сесть за руль и долгое время после этого не чувствовал позывов. Но когда это случилось в