ничего такого… то я согласный!
– Жди за оврагом, и смотри, чтобы никто тебя не видел. Затемно выйди из дома, – поставил условие.
– Это я могу. Всё одно под утро не спится. Жрать сильно хочется, в животе всё урчит… аж до боли. А ты мне рупь щас дай, а то, боюсь, что от боли встать не смогу. Никак скрутит!
– На вот тебе двугривенный! – вынув из кармана серебряную монету и сунув её Птичкину, проговорил Рыбкин. – Опосля остальное. А ежели не придёшь, я с тебя шкуру спущу, – потряс крупным кулаком перед носом Матвейки. – Задарма деньгами разбрасываться не приучен.
– Приду, будь покоен, Иван Васильевич, – ответил Птичкин и низко поклонился, думая. – Как бы ни так, спустит он. Смотри, как бы с тебя первого не спустили. Найдутся и на тебя охочие люди.
Через два дня, в условленном месте Птичкин ждал Рыбкина и лишь только заскрипели полозья саней на свежевыпавшем за ночь снеге, вышел из своего укрытия.
– Тута я, Иван Васильевич, будь здрав, приблизившись к саням, проговорил Матвейка.
– И тебе не хворать, – ответил Рыбкин. – Подь сюда!
Птичкин придвинулся ближе к саням.
– Ещё ближе!
– Чё эт ближе—то? Мне и отсель тебя слыхать! – испугано проговорил Птичкин.
– Не боись. Ничё с тобой не сделаю. Тебе нужно сделать, а для этого нужно рядом со мной встать.
– Чё эт… сделать—то? Я к тебе, а ты с меня шкуру спущать зачнёшь.
– На кой ляд мне твоя нищая шкура, за её и копейку не возьмёшь, разве что собакам, да и то они навряд ли позарятся на неё. Жиру в ей нету! По морде ты мне должон вдарить! Сразу и выделю тебе два рубля восемьдесят копеек. Али уже передумал. По глазам твоим давеча видел, что хотел шкуру с меня содрать. Так али как?
– Что вы, что вы, Иван Васильевич? – взмахивая руками, запротестовал Птичкин. – Да как же можно такое думать. Вы благодетель мой!
– А коли благодетель, то подойди ближе и вдарь по носу, чтобы юшка пошла.
– Нет, я не могу, – пятясь от саней, ответил Матвейка.
– А тогда возвертай мой двугривенный!
– Где ж я его возьму?! Проел уже… всё… до копеечки!
– А коли проел, то расплачивайся, – слезая с саней, грозно проговорил Рыбкин.
– Иван Васильевич, благодетель вы мой, сжальтесь! За что такую обиду чините мне? Да как же я могу руку на вас поднять!?
– А не можешь, тогда вот тебе. – С этими словами Рыбкин со всего маха ударил Птичкина по голове. Тот упал, шапка с его головы упала и покатилась в овраг. А сам Матвейка, распластавшись на молодом снегу, забился в судорожном стоне.
– Ишь поганец! Деньги взял, а дело сделать не желаешь! Вот тебе, вот тебе, скотина, – распалялся Рыбкин, пиная несчастную жертву по спине, по голове, по бокам, рукам и ногам. Взмок, тогда и перестал пинать. А Матвейка уже не стонал, не просил о пощаде, он молчал, ибо уже не дышал.
– Сдох, скотина, – злобно проговорил Рыбкин, смачно сплюнул