на нашей улице нет.
От парка до нашего дома и дальше до городской окраины, до зеленых огородов и полей Пригородного хозяйства улица наша застроена хорошими деревянными домами со скамеечками у калиток и со ставнями на окнах. Единственной прорехой на нашей улице были огороженные проволочными заборами огороды Анны Савельевны, соседки Василия Николаевича и Брумихи, что жила напротив нас рядом с Масаровыми. Улица наша всегда была чистой – ни рваных газет, ни битых бутылок, ни прочей какой-нибудь дряни не было ни на стежках вдоль домов, ни на проезжей части.
Я побывал за свою жизнь во многих городах России и за рубежом, восхищался не раз архитектурой и планировкой дворцовых ансамблей и усадебных комплексов, парадных площадей и бульваров, видел средневековые улицы и современные проспекты и все это оставляло во мне уважительное удивление гением и трудом человеческим. Но нигде и никогда я не забывал нашей Шеломовской улицы, обыкновенной улицы, где началась моя жизнь и прошло мое детство. Это обычное для каждого человека состояние. В воображении постоянно живут малозначащие, по сути, но немеркнущие воспоминания. Это как сон наяву.
Я помню какой-то летний вечер: в небе еще двигались тяжелые сырые тучи, небо было низкое и все под ним пропиталось влагой. Но ветер затих и дождь прошел. Деревья без малейшего трепета, с отяжелевшими от воды кронами замерли над отсыревшими крышами домов. Тяжелые капли падали с веток в набрякшую водой траву. Клонилась сирень над мокрым забором, и поблизости было чье-то открытое окно. Над высоким кирпичным цоколем окно было на высоте человеческого роста. И в этом окне, как будто, виднелось женское лицо, красивое и, кажется, грустное. Было прохладно, сыро и тихо. Вдали, в конце нашей улицы, светилась яркая, необыкновенно чистая горячая полоска заката между серо-фиолетовыми тучами и темной землей. Дома стояли без света в окнах, от этого они выглядели необыкновенно уютно и казались чуть-чуть таинственными. Прохлада, зелень, сырость и какая-то пронзительная добрая печаль. И я в этом вечере, в этой тишине и печали, то ли босиком, то ли приодетый и обутый, но очень маленький и как будто не один.
Какое же это было счастье! Я был крохотной каплей в том огромном сумеречном вечере после дождя, мне было хорошо и покойно. Да был ли когда такой вечер, видел ли я все это? Может, все это мне придумалось в тоске по детству, по моей прошлой жизни.
А вот еще одно воспоминание, очень странное и относящееся к первым восприятиям мною окружающего мира. Я до сего времени не знаю, что со мной было. Но вот какая история. Была очень прохладная весна. Часто шли дожди, все уже было зеленым: и трава, и деревья. На другой стороне улицы от нас, у дома Симы Соркиной рос большой каштан, а дальше до кирпичного дома Шевелевых стояла шеренга высоких пирамидальных тополей. По вечерам под этими тополями появлялся одинокий мужчина высокого роста, одетый в темный костюм. Держался он совершенно непринужденно и медленно прохаживался под строгими тополями;