С друзьями во дворе играть было проще. Часто они не успевали найти укромного местечка. Или укрытие оказывалось слишком очевидным. Победа становилась простой и приятной.
Тишину изредка нарушали шуршание и писки. Мыши хозяйничали в этом, забытом богом месте. Как и говорило привидение.
Я проверил многие закутки. Крошечные комнаты, разбросанные в лихорадочном бреду архитектора. Они ничем не отличались друг от друга. Некоторые я посетил по нескольку раз и не узнавал. Другие с первого взгляда казались знакомыми. Хотелось бросить это бесполезное занятие. Если бы тело лежало здесь, я уже неминуемо бы его нашёл.
Приходилось раз за разом гнать трусливые мысли прочь. Я слышал смрад, а значит и тело должно быть рядом. Нужно только лучше осмотреться. И я шёл дальше. Вновь и вновь. По серому бетонному полу отбивал шаги. Разве подвалы бывают такими огромными? Или я петляю по сотому кругу?
Наконец я вывернул в один из коридоров, где уже прошёл не один раз. Я так думал. И там заглянул в одну из коморок, куда уже заглядывал. Я так думал. Удивление моё вырвалось свистом.
Тело лежало на полу. Придавленное тяжёлым креслом. Гниющее, брошенное. Дышать стало сложно. Слишком грязный воздух. И в придачу слишком сырой. Как я мог столько раз промахнуться? Мимо этой вони невозможно пройти и не заметить.
– Это я?
Снова появилась дымка. Она светилась в темноте, переливалась, постоянно двигалась. Там, наверху, при дневном свете, вся красота человеческой души терялась. Казалась серым туманом. Не более. Но в подземном мраке всё изменилось.
– Мне жаль. – ответил я искренне.
Я не мог её не жалеть. Знала бы она, что будет дальше. Ей теперь закрыт путь на небеса. Калинов Мост раскроет только двери ада. Её душа, эта прекрасная дымка, будет вечность страдать в жерле дьявольской печи. Хотел бы я знать, что загнало её в подвальный мрак и умереть. Хотел бы помочь ещё при жизни. Но теперь всё, что осталось – уничтожить плоть.
Убрал кресло. Высыпал соль. Полил бензином. Я старался не рассматривать тело. Слишком это мерзко. Любовь к разложению куда вернее многих медицинских симптомов говорила о близости безумия. О том, что крыша дала течь. И неизменно это струя сточит края, обрушит опоры. Моргнуть не успеешь, и внутренности твои станут протухшей массой. Жалость умрёт, сострадание иссохнет. Единственной ценностью станет потакание желаниям. Но желания эти станут лишь энтропией. Слепым, безрассудным стремлением к уничтожению.
Я поджёг коробок спичек и бросил к телу. Приведение, молча наблюдавшее за мной, начало таять.
– Спасибо. – услышал я прежде, чем дымка исчезла.
Яркое пламя ослепляло. Жар коснулся лица. Скоро дышать станет нечем. Лучше уйти раньше, чем это случится. Но бросив на огонь последний взгляд, я заметил и ещё кое-что. В комнате, позади тела лежала камера со штативом. Если там сохранилась запись, она может многое объяснить. Но хрупкие технологии портятся от огня. С каждой секундой шанс, что она работает, неумолимо таял. Я не мог рисковать.
Прыжок. Перескочил через тело. Слишком мало места. Языки