прохожих на улице. Он сам выбрал себе роль властителя дум. Играл страстно. Интересно, где они все, что с ними стало?
Стив пинцетом поддевает фотографию за уголок, кладет ее на стекло лицом вниз. На этом снимке она, пожалуй, даже некрасива: грызет губы, щурит глаза. Принимает решение. Последний их вечер в Питере. У Лизы какое-то дело, о котором она ему не рассказывает. Нет у нее такой привычки – советоваться, делиться.
– В конце концов, ты вычеркнула все маршруты из моего турне. А сама хочешь куда-то идти без меня. Друзья так не поступают.
– Хорошо, едем вместе.
Сели в такси. Она закусила губу, сощурилась.
– Знаешь, кто ты? Мой друг эстонец из Тарту, филолог или социолог. Подумай, кого тебе проще изобразить.
– Влюбленного осла.
– Это хобби. Рифмуется с Найроби… Рассказывай скорей про жарищу, красотищу и национальную кухню.
Стив рассказывает, но Лиза его не слышит. Когда она слушает – не сводит глаз, а когда не слушает – смотрит в сторону и задает вопросы невпопад.
Голый мальчик лет четырех с истошным воплем вцепился Лизе в волосы, Лиза пригнулась, он запрыгнул ей на спину, впился в нее ногтями. Завидев кровь на своей ладони, он упал и забился в истерике.
– Испугался, – объяснил Стиву мальчик постарше. – Сейчас присмиреет.
– Лиза, прости, не успела его запереть, пойдем, рану обработаю. Привяжи его к стулу, – велела женщина мужу.
Отец отнес ребенка на кухню, но к стулу не привязал, сунул ему в рот бутылку с соской. На какое-то время тот действительно стих. Лиза играла в шахматы со старшим, Стив с матерью семейства сидели за столом, и та, без особого энтузиазма, повествовала о жизни: они с Лизой учились на театральном факультете, теперь она полы в поликлинике моет, а муж сторожит котельную. В разные смены. Такого ребенка ни на секунду не оставишь. В специнтернат сдать – угробят.
Услышав голос ребенка, она вскочила и побежала в кухню. Ее сменил муж. Пользуясь вновь наступившим затишьем, выпивали и закусывали. Стив слушал и кивал: вопросы могли бы выдать в нем иностранца.
Потом началось нечто невообразимое. Ребенок ворвался в комнату, сдернул со стола скатерть – пышные салаты с винегретами, рюмки с тарелками вмиг оказались на полу. Скинув с себя одежду, он выбросил ее в окно, плюхнулся в салаты и винегреты, чавкал и урчал, пока не началась рвота.
– Простите, – сказала мать ребенка, – у него еще не развит глотательный рефлекс.
Кругом толстолистая зелень, мебель ампирная в зеленой обивке. Этакая заграница, где все как у людей – цветочки, листочки, фикусы, официанты в смокингах.
– Чтобы в специнтернате не было специального ухода, – сокрушается Стив. – Безумный херувим… Чем тут можно помочь?
Лиза кусает губы, молчит. Стив гладит ее по руке. Мол, ладно, все уже хорошо. И неожиданный вопрос – в лоб:
– Ты читал «Птиц» Тарье