работаешь. Самочувствие-то как?
– От-лич-ное, – с упором на средний слог, – из уха в ухо трамвай едет, молоток по грецким орехам бемс-бемс.
– Переборщили с наркозом, пройдет. Но кайф-то словила?
– Словила. – Она закрывает глаза, длинные черные ресницы отбрасывают стрельчатые тени.
Кастелянша выдала все по описи. Джинсы, свитер, полушубок белый, искусственный мех, шапка белая, искусственный мех, сапоги серые.
Она одевается в холодном подвале. Деревянная планка с крючками как в школьном гардеробе.
– Зеркало тут у вас есть?
– Дома будешь в зеркала глядеть.
Под шубами и пальто – ниша для обуви и пакетов с одеждой. Так было в школе, в Рязани. Периферия, провинция, пе-ре-фе-ре, пы-ры-вы-ры. Запах провинции удушающ, ее тошнит, но не может она вот так вот предстать перед новым покровителем.
В уборной тоже нет зеркала. Бак для грязных пеленок. Запах мочи и крови.
«Если бы Вы знали, что значит для меня Ваше существование, Вы бы не ходили, а летали». Вот она и летает.
Лиза смотрит в зеркальце. Оно не отвечает, но отражает, и Лиза недовольна отражением.
– Вспомнила анекдот.
– Ты уже пыталась рассказать мне анекдот, – Фред включает зажигание, рулит, оглядываясь на больничные ворота.
– Про доктора Ватсона?
– Нет, про умеете ли вы играть на фортепьяно. Я спросил, можешь ли ты встать с каталки, но ты упорно пыталась рассказать про фортепьяно.
– И все мы такие умильненькие, когда нас вывозят в коридор?!
– А что с Ватсоном?
– То же, что и с фортепьяно.
Лиза изучает Фреда. Скорее всего, недавно развелся. Берет взятки. Платит алименты на детей. Не через суд, привозит на дом в конце месяца вдвое больше положенного. У детей – английский, музыка, теннис, за все платит он. За право быть свободным, благодетельствовать тем, кто содержит в себе притягательную таинственность, недостающую в будничной жизни. Любит развлечения, финскую баню, кое-что читал. Сентиментален, пылок, в противовес грубой, но нужной, чего уж поделаешь, профессии.
– Так куда же мы едем?
– Все равно.
У него густые усы. Ровно подстриженные. Глаза карие, блестящие – глаза честного урки, живущего па кодексу урочьей чести, мясистый нос, густые каштановые волосы, которые он не прячет под шапку. Несмотря на мороз.
– Ты где-то живешь?
– В данный момент нигде. Могу дать адрес, по которому прописаны мои вещи.
Лиза достает из сумки конверт, протягивает Фреду.
«Годуновой Елизавете Владимировне. Главпочтамт. До востребования».
– Цыплячий почерк дедушки любимого… Так что, на главпочтамт?
– Нет, к дедушке любимому.
Москва заметена, заметелена, и эту непроглядную белизну взрезает желтый свет фар.
– В принципе я живу один.
– Знаю.
– Откуда, интересно?
– Есть такая штука, именуется индукцией.
Смеркается.