холодно – надену.
– Ненормальная! Хоть бы день отлежалась.
– Заживем вместе? Вчера еще не чистил я тебя, а нынче так печально расставанье…
Лиза ввинчивает пальцы в узкие перчаточные канальца, чмокает Фреда в щеку. Так целуют голубые медузы на Черном море. Моментальный ожог – и вперед.
Только что меня покинул брат. После его визитов учреждается недельная бессонница на почве угрызений совести. Сколько раз обещался говорить с ним о погоде и варенье, словом, о предметах нейтральных. На погоду мы не влияем, равно как и на историческое прошлое, а воспоминания о варенье услаждают душу. Вместо этого – разнузданный нападанс с моей стороны. И вялая защита – с его. Но не стану занимать Вас распрями стариков и, пользуясь вынужденной бессонницей, развлеку рассказом о человеке с чувством собственного достоинства. Не подумайте только, что речь пойдет о Вашем покорном слуге.
В 1946 году волею судеб я оказался на Эльбе. В чине лейтенанта медицинской службы. Врач-эпидемиолог, вполне еще видный собой (не верьте Вашему этому латышу, что я был стар, впрочем, старым он меня нашел в 1952 году, шестью годами позже, но пес с ним). Так вот, там тогда собралась самая разношерстная компания. Об этом – при встрече.
Я должен был следить за эпидемическим состоянием победивших войск, кстати, тогда никаких эпидемий не было, эпидемия брюшного тифа вспыхнула в Германии годом позже, косило тысячами, но к данной истории это не относится. Значит, была вечеринка. Царил дух победы и искреннего веселья. Свободные нравы итальянок и француженок, но в пределах допустимого. Меня, лейтенанта, не обходили вниманием – приглашали танцевать, но я ссылался на ранение. Действительно, я был ранен в ногу, но давно, и мог бы не манкировать. Однако Вам-то я признаюсь, я не умел танцевать и робел перед дамами (в этом смысле). Видите ли, светик, на воле я был настолько поглощен наукой, сутками просиживал в лаборатории, и остальная, иная жизнь проходила мимо. В перерывах, как Вам известно, я баловался принудительным физическим трудом и воевал. Но не буду отклоняться. Что до женщин, они мне, вероятно, нравились, как цветы, к цветам влекло – простите старческую пошлость, – но работа была и останется (профессор задумался и тщательно вымарал „и останется“) моей главной возлюбленной.
Хорошо. Поехали дальше. Я стою, вокруг кружатся дамы с кавалерами, дамы в роскошных платьях, кавалеры – в форме, зрелище притягательное, но быстро надоедающее.
Мое внимание привлекает мужчина, невысокий, плечистый.
Он стоит у колонны, не танцует, просто стоит и смотрит. Я не могу понять, чем привлекает к себе этот человек, но я неотрывно гляжу на него. Он стоит спокойно, вольно, скрестив руки на груди. Потом мы познакомились. Он оказался простым английским матросом. И вдруг я понял, что заставляло меня не отрываясь глядеть в его сторону. Я впервые увидел человека с чувством собственного достоинства. Возможно, это трудно сформулировать, я и сейчас не могу понять, почему при взгляде на него в ушах